Богоборцы из НКВД - Олег Смыслов

Обвинитель: Священник Ледовский, Русанов и другие представили воззвание, которое в «Известиях ВЦИК» было напечатано. Это воззвание собственноручно было подписано патриархом.

Председатель: Что за воззвание?

Обвинитель: Об изъятии ценностей?

Председатель: Вы поняли, о каком воззвании идёт речь?

Патриарх: Да, но о чём оно говорило, я не знаю.

Председатель: В этом воззвании говорилось о необходимости пойти на изъятие церковных ценностей, и вы написали «согласен» и не возражаете. Вот обвинитель и спрашивает, как случилось: подписавши это воззвание, вы потом высказались против изъятия?

Патриарх: Хорошо бы огласить это воззвание.

Председатель: Обвинитель, у вас есть документ?

Обвинитель: Нет.

Председатель: Значит, вы приобщить его к делу не можете? Тогда я прошу не ссылаться на этот документ и все вопросы, связанные с ним, устраняю.

Обвинитель: Это может подтвердить священник Дедовский.

Председатель: Тогда вы можете подтвердить вопрос о вызове Дедовского для освещения этого вопроса в качестве свидетеля, если этот момент имеет, с вашей точки зрения, отношение к обвинению, предъявленному к подсудимому, но ссылаться на неизвестный или неприобщённый к делу документ вы не можете.

Обвинитель: Священники, которые были на собрании у архиепископа Никандра, заявляют по очереди, что критиковать и обсуждать воззвание они не имели права. Правда ли это?

Патриарх: Не думаю.

Обвинитель: Значит, они солгали?

Патриарх: Зачем выражаться так резко. Они могут стоять на своей точке зрения.

Обвинитель: Что вы с ними, сговориться не можете? Каким образом оказались священники, которые позволяют себе критиковать? Это как раз те, которые заявили, что боятся быть лишёнными сана. Вы говорили, что у них своя точка зрения. Что же выходит, вы верили в непогрешимость людей?

Патриарх: Я вам скажу: мы даже не верим в непогрешимость папы.

Обвинитель: А можно называть грешных людей святыми?

Патриарх: Это в другом смысле.

Обвинитель: Значит, может быть и грешный и святейший?

Патриарх: Это по моему адресу?

Председатель: Прошу обвинителя держаться ближе к существу дела.

Обвинитель: Я хочу выяснить: разве для патриарха Тихона не было святейших?

Патриарх: Святейший — это титул.

Обвинитель: Что же, никакого смысла не имеет?

Патриарх: Ну как не имеет?

Обвинитель: Что же, он для вас безразличен?

Патриарх: У католиков архиерея зовут «ваше превосходительство».

Председатель: Обвинителя, по-видимому, интересует: из того, что вы носите такой титул, не следует ли, что у священников есть мнение о вас, как о святейшем и непогрешном?

Патриарх: Нет.

Председатель: Ещё имеются вопросы?… Здесь священник Михайловский указывал на то, что не мог огласить у себя в церкви ваше послание до конца, так как боялся, что оно вызовет в храме среди верующих возбуждение, и объяснил это, что слова эти содержали в себе угрозу настолько большую для верующих, что её было рискованно прочитать. Так оценил ваше послание священник уже старый, работающий несколько десятков лет. Вы считаете оценку необоснованной?

Патриарх: Не знаю, если не хотел — ну и не прочитал. Я даже удивляюсь, что он здесь, на скамье подсудимых. Я издал и поручил, чтобы архиерей разослал, а заставлял и принуждал ли он читать — не знаю. Вот Михайловский не прочёл.

Председатель: Вы говорите, что удивляетесь, что он на скамье подсудимых?

Патриарх: Да.

Председатель: Хотя он не прочёл, но только часть. А вам известно, что подавляющее большинство священников здесь потому, что они исполняли вашу волю — читали послание и делали всё, что из него проистекает?

Патриарх: Я думал, что они здесь, на скамье подсудимых, по недоразумению.

Председатель: По вашим инструкциям и директивам они вели всю кампанию против изъятия ценностей в духе вашего послания и развивали его дальше, произносили проповеди и теперь вот обвиняются по обвинительному акту в контрреволюционных действиях.

Патриарх: От меня они никаких инструкций не получали.

Председатель: Но получали через другие, подведомственные вам органы, через управляющего епархией, через Епархиальный совет, через благочинных и т. д.

Патриарх: Ведь благочинные были у Никандра, почему же не заявили о несогласии?

Председатель: Вы откуда знаете, что было собрание у архиепископа Никандра?

Патриарх: Да из ваших же газет.

Председатель: И вы считаете, что они могли заявить о том, что они против?

Патриарх: Я не знаю, что они против, но если они боялись, то могли заявить.

Председатель: Так что это собственная вина, что не заявили?

Патриарх: Я думаю.

Обвинитель: Вам известно, что не так давно в Карловичах в Сербии был Собор?

Патриарх: Да, известно.

Обвинитель: Вы имели на нём место?

Патриарх: Я не знаю, какое это имеет отношение к этому вопросу.

Председатель: На предмет установления чего вы задаёте этот вопрос?

Обвинитель: Я не хотел бы сейчас говорить, но я хочу установить. Может быть, свидетель…

Председатель: Но трибунал интересует, чтобы этот вопрос не был отвлечённым.

Обвинитель: Это не отвлечённый вопрос.

Председатель свидетелю: Отвечайте.

Обвинитель: Вы приглашение получили на этот Собор?

Патриарх: Нет, не получил.

Обвинитель: Был ли случай когда-нибудь, что Епархиальный совет аннулировал постановление или распоряжение, принятое вами?

Патриарх: Не припоминаю.

Обвинитель: Или заявлял бы протест. Например, вы наложили резолюцию, а вас принудили бы её снять или уничтожить?

Патриарх: Епархиальный совет занимается в том же доме, где я живу. Иногда председатель или члены придут и скажут: «Мы посмотрим». Это то, что на вашем языке называется «дискуссия».

Председатель: Значит, перед изданием посланий у вас бывает стадия некоторой дискуссии?

Патриарх: Hei; это не то, что называется стадией дискуссии.

Председатель: Но кто дискутирует?

Патриарх: Предположим, Совет со мной.

Председатель: Значит, это у вас частная дискуссия. Вы сказали, что живёте в одном доме. У вас канцелярия какая-нибудь есть?

Патриарх: У нас живут: я, управляющий епархией, затем Совет, и есть ещё тринадцать комнат, которые числятся, что я занимаю.