Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

Скучно сожрать мышь сразу. Ей дают возможность побегать, оттянуть срок исполнения приговора, погреться в одиноких лучах надежды.

— Конечно. Я давал повод усомниться? — изумленно изогнутая бровь, искры веселья в темных глазах.

Дурацкие отмазки не помогают. Соблазнительница из меня хреновая. Остается делать то, что умею лучше всего, — нести полнейшую чушь.

— Трудно сказать, иногда озадачиваешь сюрпризами, чего уж греха таить, — расплываюсь в сладкой улыбке, продолжаю отступать, и выдаю гениальную фразу: — Понимаешь, успешные отношения нельзя построить, не разбив пары яиц.

Не самое лучшее сравнение. Скажем честно, идиотское сравнение, особенно для человека с филологическим образованием.

— Эм, то есть омлет не приготовить… в общем, тут как с омлетом, — лихорадочно пытаюсь исправиться, но виртуозно делаю ситуацию хуже. — Надо разбивать периодически яйца, и это сейчас не пропаганда насилия. Нет, не подумай, ничего не нужно… бить. Чисто фигуральное выражение.

Продолжаю пятиться назад, затыкаюсь, но благоразумие отпускает быстро.

— Ладно, твоя жена практически не подпортила праздник, даже изнасилование под возбудителями не критично. Если привыкнуть, то в зад почти не больно. Подумаешь, недельку пострадать, потом как новенькая, считай, девственность возвращается обратно и снова на амбразуру, хм, но сейчас…

— Сейчас? — уточняет фон Вейганд, подступая ближе.

— Перегибаешь палку, есть такое замечательное русское выражение… бл*ть! — последнее восклицаю совершенно непроизвольно.

А что еще можно воскликнуть в полумраке сырого подвала, наткнувшись спиной на неведомую хрень? Приняв к сведению факт наличия богатой коллекции пыточных агрегатов и гипотетическую вероятность познакомиться поближе с одним из местных арестантов, которого нерадивые слуги забыли прибрать. По умолчанию не ожидаешь ничего хорошего, а нервы на пределе.

— Тише, — фон Вейганд привлекает меня к себе, успокаивающе обводит плечи горячими ладонями, мягко целует в макушку. — Не надо беспокоиться.

Наоборот, самое время бить тревогу. Обманчиво нежный голос, трепетные прикосновения, будто сладкий пряник. С этого начинает каждый уважающий себя маньяк, прежде чем пустить в дело ножи с кнутами.

— Ты выбрала именно то, что я хотел, — он с шумом вдыхает аромат моих волос.

Ритм сердца утопает в шальном водовороте эмоций, судорожно пытаюсь вырваться из жестоких объятий. Но разве есть шанс?

— Смотри, — фон Вейганд разворачивает меня лицом к опасности, заставляет нырнуть в бездну.

Его язык дарит изысканную ласку накануне жестокой расправы, скользит по шее, ниже и ниже, желая отведать на вкус обезумевший пульс. Жизнь жертвы, заключенную в неровно бьющейся голубой жилке.

— Нет, — жар опаляет щеки, болезненно щиплет глаза. — Пожалуйста.

Тонкая ткань разорвана безжалостным рывком, воздушным облаком опадает к моим ногам, открывает ненасытному взору хищника.

— Да, — уверенно говорит он, подталкивает вперед.

Не верю, не желаю и не готова поверить.

Наверное, лучший аттракцион в парке оригинальных развлечений. Наиболее безопасный, но чертовски пугающий. Не шипами, не иголками, а чувством беспомощности, полным подчинением и необходимостью довериться. Ничего нового, и все же абсолютно иначе. Очередная пытка, наказание для глупца, посмевшего разрушать стену.

— П-прошу, — сбивчиво, еле слышно.

Передо мной возвышается крест, Х-образный, обитый черной кожей, идеально подходящий к моему росту, будто исполнен на заказ. Стальные цепи мерцают в полумраке, тянуться, готовые оплести жертву, полностью обездвижить, вверяя безжалостному палачу. Две пары наручников, сверху и снизу, обозначают неотвратимость. Персональную неизбежность того, что грядет.

Господи, пожалуйста.

Хочется упасть и молить о пощаде. Унижаться, как угодно, только не так, не здесь, не теперь, не на этом ужасающем кресте.

— Тебе понравится страдать для меня, — хрипло, с затаенной жаждой.

Кричать попросту не способна. Губы приоткрыты в немом вопле, соленые тропы проложены по разгоряченным щекам. Обнаженный живот плотно прижат к прохладной поверхности.

— Расставь ноги, — раздается приказ. — Шире.

Ледяные оковы пленяют щиколотки, а языки пламени лижут икры, огонь поднимается выше, задерживается на впадинах под коленями и вспыхивает с новой силой, изучает бедра. Прикосновения фон Вейганда ощущаются глубоко внутри, под кожей, и когда он сжимает мою грудь, кажется, проникает до сердца, управляет живительным ритмом. Властные пальцы впиваются жестко, держат цепко, не позволяют вырваться из липкой паутины страха.

Потерянная в лабиринтах ночи, отдаюсь на растерзание. Добровольно подписываю согласие на эвтаназию.

Но…

Этого ты хотела.

Страшилась и жаждала. Неосознанно, интуитивно, изначально мечтая о подвале, начищенных до блеска сапогах и еврейской девушке в цепях.

— Больше нечего сказать? — насмешливо интересуется он, разводит мои руки в стороны, защелкивает железо на запястьях. — Кроме жалких всхлипываний и «нет, не надо»?

Нежно собирает спутанные волосы в хвост, бережно укладывает на бок, оголяя натянутую струной спину. Обходит крест, останавливается напротив, ухмыляется при виде моих слез, упивается превосходством.

И плотину прорывает, застываю между злобой и ужасом, в состоянии близком к пограничному:

— Доволен? Рад? Возбуждаешься? Что ты будешь делать дальше?! Выпорешь меня плетью, изнасилуешь прямо на этом кресте… или попробуешь другие игрушки? Изобьешь или начнешь пытать? — срываюсь на истерику, не могу сдержаться, не управляю словесным потоком, неудержимо несусь в зияющую пропасть. — Думаешь, это поможет, спасет тебя от признания очевидного, от того, что есть вещи, которые ты не можешь контролировать, что есть люди, которых не сломать… потому что, ломая меня, ты себя ломаешь… себя наказываешь!

Не останавливаюсь, даже когда усмешка приобретает недобрый оттенок, становится похожей на звериный оскал, и черные глаза наполняет арктический холод.

— Извращенные игры… твои гребаные игры… достали. Понимаешь?! Я не буду играть, надоело… Почему нужно обязательно тащить в долбаную камеру пыток? Это последствия детской травмы или врожденное психическое увечье? И я не боюсь, я знаю, что ты ничего мне не сделаешь… по-настоящему плохого… черт, ладно! Боюсь! Как можно не бояться, если ты ведешь себя как… вот как сейчас, — задыхаюсь, беру непродолжительную паузу и довожу безумие до логического конца: — Знаешь, чем привлекает Гай? Он нормальный! Обычный, простой и понятный. К нему не надо искать подход и нет такого, как с бомбой — перережь неправильный провод и разнесет нах… не важно. Просто, зачем делаешь это? Я же… я ведь люблю тебя… только тебя!

Фон Вейганд проводит большим пальцем по моим дрожащим губам.