Инопланетяне в Гарволине - Иоанна Хмелевская

Наконец социолог получил возможность сделать замечание, вернее, высказать свое наблюдение. Сатирик по— прежнему казался ему излишне серым.

— Минуточку, панове, — обеспокоенно произнес социолог. — Это что, так и останется?

Бедный замученный сатирик воспринял вышеприведенное замечание однозначно: его хотят в таком виде оставить до самого эксперимента! И несчастный попытался возопить громким голосом, но его хватило лишь на приглушенное хрипение.

Оказывается, остальные тоже именно так восприняли замечание социолога.

— Да нет, — небрежно ответил редактор. — Сейчас мы с него все это поснимаем.

Социолог попытался вывести коллег из заблуждения, пояснив свою мысль:

— Да нет, я о фактуре… То есть, того, о цвете… Какой-то он невзрачный… не мешало бы, знаете, нечто этакое… впечатляющее. Вами не предусмотрен какой-нибудь верхний слой?

— Предусмотрен, разумеется, — живо отозвался художник, который поначалу тоже не понял смысла вопроса. — Сверху будет фольга и серебряная краска. И ноги покрасим, а на руки натянем мотоциклетные краги. С отворотами, оклеенными фольгой. Ну и еще будет шлем.

Воспользовавшись перерывом в работе, консультант немного отдохнул на куче накачанных автомобильных камер в углу. Теперь он со стоном поднялся, растер поясницу и подошел к столу художника, на котором блестели заранее приготовленные шлемы пришельцев. Взяв один, он, держа его на вытянутых руках, приблизился к несчастному сатирику.

Тот уже не протестовал, понимая, что протесты ни к чему не приведут, и подчинился своей участи. Он понял — такая уж ему выпала планида. Судьба, значит. Против судьбы не попрешь. Вытащил жребий, стал манекенщицей, не предполагая даже, с какими это сопряжено неприятностями. Когда увидел, с какими, поначалу пытался возражать, протестовал, сердился и ворчал на коллег. Неприятности множились, сатирик впал в ярость, а когда ярость достигла зенита и больше ей некуда было расти, несчастный покорился своей судьбе. А что еще ему оставалось? Ведь он же не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, целиком зависел от этих паршивцев. А паршивцев, его коллег, по мере одевания пришельца все больше охватывал энтузиазм. Они видели, что астронавт у них получается замечательный, вот и не реагировали ни на проклятия своей жертвы, ни на ее мольбы и стоны. Сатирик понял — лучше пострадать молча. Самому-то ему не раздеться, он полностью в их руках. Лучше их не злить, а то разгневаются и оставят его как есть, в этой неземной одежке. Вот несчастный и смирился, даже пикнуть боялся, позволяя себе лишь тихонько скрежетать зубами.

Советник по науке и технике с умным видом сосредоточенно вглядывался в астронавта, примериваясь, выбирая нужное место, и, наконец, торжественно насадил ему на голову чрезвычайно живописный шлем, как следует закрепив его в велосипедной камере, намотанной вокруг шеи несчастного.

Присутствующие затаили дыхание, боясь помешать специалисту, и с волнением ждали. Их ожидания не были обмануты.

— Колоссально! — в полном восторге воскликнул социолог. — Просто великолепно! Только вот как мы будем общаться друг с другом в этой штуковине на голове?

Консультант по науке и технике даже не рассердился — чего можно требовать от профанов? Он просто со скромной гордостью ответил:

— Шлемы радиофицированы. Внутри коротковолновый передатчик. Вернее, передачи нами не предусмотрены, только прием. То есть не так, общение предусмотрено, но в ограниченном диапазоне. Вернее, общение возможно лишь между пришельцами, они друг с дружкой соединены. То есть не так, вернее, так, но пришелец в своем шлеме будет слышать всех, его же услышат только коллеги в шлемах. И еще я должен сказать, эти штуки называются вовсе не шлемы, а шлемофоны!

И тут из шлемофона послышалось глухое бурчание. Что— то у манекенщика не в порядке, вон, он и подпрыгивать пытается, и отчаянно размахивает оставшимися в его распоряжении фрагментами рук. С удивлением глядя на сатирика, коллеги пытались понять, в чем дело.

— Испытание на подвижность? — предположил консультант. — Не похоже, да и жесты у него… не такие, какие бы хотелось.

— Может, у него что-нибудь жмет? — предположил фоторепортер. — Надо бы поправить.

— Просто капризничает! — раздраженно констатировал редактор. — Да еще толком не говорит. Не слышу! Кричи громче!

Бурчание в шлемофоне заметно усилилось, а жесты астронавта стали напоминать конвульсии эпилептика.

Консультант приложил ухо к шлемофону.

— Ничего не слышу! — сообщил он коллегам и открутил шлемофон.

— Вы что, совсем спятили? — набросился на коллег сатирик, жадно ловя ртом воздух. — Уже ничего не соображаете? Ведь шлем же герметичен, еще немного, и я бы задохнулся! Этого вы добиваетесь?

— О, холера! — огорчился художник. Да, очень непростое дело — снаряжение астронавта. Сначала было сплошное нагромождение проблем организационного характера, а как только с ними немного управились, одна за другой стали возникать проблемы характера технического. Консультант по науке и технике не предусмотрел такой мелочи, как подача воздуха в герметический шлемофон! Огорченный и чрезвычайно озабоченный, он погрузился в раздумье. Впрочем, думали все. Долго думали и решили — провертеть в шлеме дырку. Социолог возразил:

— Тогда все услышат голос пришельца.

— Да нет, — возразил редактор, автор проекта, — дырку мы провертим сзади, говорят ведь, как правило, мордой вперед.

Возразить ему осмелился сатирик, все еще кипящий от возмущения, хотя лицо его уже приняло нормальный цвет.

— И дышат, как правило, тоже мордой вперед! Разве что вам удастся произвести переворот в физиологии человека.

— А ведь можно научиться говорить нечеловеческим голосом, — мечтательно произнес художник. — Таким, потусторонним… Вот был бы фурор!

— Перестаньте молоть чепуху, — рассердился консультант. — Мешаете человеку думать. Никак не сосредоточусь… Минутку…

Как же, сосредоточишься с этим народом! Размышления консультанта нарушил социолог, опять делясь с коллегами своими сомнениями. Принесла его нелегкая!

— Видите ли, панове, у меня еще такого рода предложение, — сказал социолог. Он уже относился к эксперименту как к своему личному делу и принимал близко к сердцу все детали. — Видите ли, у меня еще замечание насчет рук…

Художник непонимающе взглянул на него, а сатирик попытался пошевелить руками, вернее, кистями рук в мотоциклетных крагах. Сами же руки, как уже было сказано, прикрученные к туловищу велосипедными камерами, оставались неподвижными.

— Вот именно! — воскликнул социолог. — Такие конечности пришельца, боюсь, вызовут сомнения. Как-то не согласуются они с тем образом представителя высшей цивилизации, как мы его себе представляем. Вряд ли такими неуклюжими лапами пришельцы смогли бы создать эту свою цивилизацию…