Царица Евдокия - Вячеслав Козляков

Вот одно из немногих сохранившихся посланий царицы Евдокии:

«Лапушка мой, здравствуй на множество лет! Да милости у тебя прошу, как ты изволишь ли мне к тебе быть? А слышала я, что ты станешь кушать у Андрея Кревта. И ты, пожалуй, о том, лапушка мой, отпиши. За сим писавы ж[ена] твоя челом бьет»[13].

Такой старомодный язык Петра раздражал. Конечно, обед у англичанина и переводчика Посольского приказа Андрея Крафта (Кревта, Кревета) — того самого, который, по свидетельству князя Бориса Куракина, первым обучил царя носить иноземное платье, — был для него много интереснее. «Также и первое начало к ношению платья немецкаго в тое время началося, — вспоминал автор «Ги-стории…», — понеже был един аглеченин торговой Андрей Кревет, которой всякия вещи его величеству закупал, из за моря выписывал и допущен был ко двору И от онаго первое перенято носить шляпочки аглинския, как сары (галерные работники. — В. К.) носят, и камзол, и кортики с портупеями». Ведь царь Петр уже давно показал: если он чем-то увлекался, то сломить его тягу к новому было нельзя.

Эту черту характера Петра I заметили и те, кому доводилось видеть молодого царя в то время. В так называемых «Тетрадях Авраамия» — писаниях строителя и келаря Троице-Сергиева монастыря, — сохранились яркие отзывы о существовавших порядках. Старец Авраамий удостаивался личных встреч с царем Петром, видел его и в Переславле-Залесском, и в Троице-Сергиевом монастыре, куда приезжали царь и его бояре, обедавшие у келаря. Из этих бесед он узнал много такого, о чем в царстве только судачили по углам, обсуждая характер и действия царя Петра I: «И будто о том многие говорят и тужат, а пособить де стало некому, безмерно де стал упрям, и матери своей, великой государыни нашей благоверной царицы и великой княгини Наталии Кириловны, такожде и жены своей, великой государыни нашей благоверной царицы и великой княгини Евдокеи Феодоровны, и духовника своего священнопротопопа имярека и иных свойственных ему, великому государю, всех не слушает и совету от них доброго не приемлет». По словам старца Авраамия, потакали ему в этом и радовались новые приближенные царя «не ис породных людей, но нововзысканных». На свою беду, старец Авраамий стремился ознакомить царя Петра I со своими писаниями, но добился только того, что его отправили в заключение. Считается, что «Тетради» свидетельствуют о принадлежности старца к консерваторам, не принимавшим перемены, но это не совсем так. В том-то и дело, что монах Авраамий был одним из тех, кто поддерживал нововведения Петра, но его еще заботили нравственная сторона и замеченное им отторжение царя от своей семьи.

Положенные царские выходы и крестные ходы в Кремле тоже не были забыты царем Петром, хотя все уже свыклись с тем, что царь сам решал, когда он на них будет присутствовать, а когда нет. В записной книге Московского стола Разрядного приказа за 7102 (1693/94) год упоминается, что 14 октября 1693 года царь был «на праздник преподобные Параскевы». Он явно хотел почтить день ангела царицы Прасковьи Федоровны, жены царя Ивана V. На большой праздник «явления иконы Пресвятыя Богородицы Казанские» 22 октября царь Петр был уже «в своем государском походе в селе Преображенском». Все торжества проводил в Кремле и ходил на службу в Казанскую церковь один царь Иван в сопровождении двора. Но 29 октября, в воскресенье, царь Петр «изволил быть у действа освящения» церкви Сретения иконы Владимирской Богоматери «что в Китае у Никольских ворот». Правда, присутствовал он там совсем недолго. В записных книгах сказано о приходе царя «в 3-м часу дни» и отъезде «в поход в село Преображенское ж в 3-м часу дня». Исключение царь Петр делал для службы в Рождество, когда он задерживался в Кремлевском дворце. В навечерие 24 декабря царь присутствовал в Успенском соборе, а 25 декабря был «у себя в Верху», в церкви Петра и Павла. На этих службах царица Евдокия тоже должна была присутствовать рядом с мужем. В день Рождества Христова оба царя принимали поздравления от патриарха Адриана и церковных властей, а также от думных и ближних людей, явившихся в Кремль в праздничных, «в объяринных и в камчатных кафтанах». 6 января 1694 года царь Петр участвовал в «действе водоосвящения» надень Богоявления. Службу накануне, 5 января, с «действом освящения и многолетия» царь Петр пропустил, и его «выходу не было». А там здравствовали всем «благоверным» царицам, перечисляя их по старшинству положения во дворце: вдовствующим царицам Наталье Кирилловне и Марфе Матвеевне (вдове царя Федора Алексеевича), Прасковье Федоровне и Евдокии Федоровне, а также «благородному» царевичу Алексею Петровичу. Но для службы в самый день Богоявления оба царя «изволили… свои царские порфиры и диадимы и манамаховы шапки возложить на себя» и в полном царском облачении с коронами на голове прошествовали из дворца через «Постельное крыльцо и Красною лестницею подле Грановитые палаты» в Успенский собор.

Из Успенского собора цари Иван и Петр в окружении стрелецкой охраны прошли «ко освящению воды на Иердань на Москву реку». Состоялось действо, в котором участвовали все думцы, стоявшие по левую сторону от царей, а также расположившиеся «меж надолоб за решоткою» чины Государева двора, начальные люди — «салдацкого строю генералы и полковники стрелецкие», в праздничной одежде «в объяринных, и в камчатных, и в иных цветных кафтанах». Петру такое зрелище должно было быть «по сердцу», так как повсюду «на Москве реке около Иердани до Москворецких ворот и по берегу подле Садовников» стояли солдатские выборные и стрелецкие полки «со всем ратным строем в цветном платье», а патриарх Адриан, проводивший службу, освящал полковые знамена. Царицы же всю эту красочную картину могли наблюдать, как обычно, только издали, с вершины своего Теремного дворца.

Из немногих сведений о светских досугах царя, имевших хоть какое-то отношение к его семье, можно упомянуть о покупке царем Петром у английского купца Яна Балтуса разных товаров в конце декабря 1693 года. Описание «вещного» мира, окружавшего Петра, тоже по-своему познавательно. Царя интересовали серебряные часы, картины, зеркала и разные мелочи, вроде столовых принадлежностей — золоченых вилок, ложек и ножей. Возможно, что некоторые купленные товары предназначались непосредственно для царицы Евдокии. Например, в царицыны хоромы могли попасть «8 гребней черепаховых», «19 склянок маленьких в медной вызолоченной оправе» и целых «26 коробочек» из железа и дерева, с украшением сканью, черепаховой костью, «личинами» (портретами) и росписью. Вряд ли для себя царь Петр I распорядился купить «коробочку с духами», которая стоила 10 рублей — в два раза больше, чем пара пистолетов. М.М. Богословский, обнаруживший этот документ в архиве, указал на присутствие в нем подарков царевичу Алексею: «птичка попугай в клетке, цена 3 алтына, 2 деньги», еще 3 другие птички, «гремушечка серебряная» и 2 куклы. Другой историк, Иван Егорович Забелин, исследуя «домашний быт русских царей и цариц», также писал, что царевич Алексей с самого рождения получал от отца «затейливые» вещи и игрушки. Следовательно, как бы ни был занят царь Петр государственными делами, он не забывал о сыне и наследнике царства. Упрекать 21-летнего Петра в том, что он был плохой отец, не приходится.