Фугас - Сергей Герман

Откуда-то с высотки короткими злыми очередями бьет пулемет ПКМ, вслед за ним закашлял ДШК.

Пули свистят над головой. Рикошетят о броню, разлетаясь в разные стороны с противным визгом.

Даю несколько длинных очередей куда-то в сторону. Кусаю губы и кулаки, пытаясь унять дикую дрожь в руках, но понимаю, что это бесполезно, и снова стреляю, стреляю.

Раздаются выстрелы сзади, за моей спиной. На малую долю секунды обжигает мысль:

— Обошли… Все, копец!

Но наш БТР продолжает движение в направлении комендатуры, несмотря на то что машина повреждена и еле ползет.

БТР встал у входной двери, и под прикрытием ОМОНа раненых занесли в комендатуру. Там капитану хотели уколоть промедол. Но он уже умер. Живыми на бэтээре остались водитель, стрелок-оператор и я. Солдат и двое омоновцев слетели с брони.

К месту засады тут же выехала группа. Но боевиков не нашли.

Меня тошнит. Я знаю, что при контузии надо выпить водки. Но я не могу сказать об этом. Язык как деревянный.

В селе работают несколько кафе. Там у огня сидят люди и слушают музыку. Рядом стоят столы, накрытые чистой клеенкой. Можно заказать себе домашнюю еду. Обычный дорожный набор с учетом чеченских реалий: паленая водка, какой-то подозрительный кофе, шашлык, который не хотят есть собаки, и галушки, приправленные чесночным соусом. За столиком в углу сидят два милиционера. Они тупо и безнадежно пьяны.

Я уже начинаю понимать, что это единственный способ забыть о том, где мы находимся. У меня болит перевязанная голова, и я тоже пьян. Но мечтаю напиться так, чтобы протрезветь только в России.

Рядом с кафе бегают двое чеченских пацанов лет пяти-семи от роду. Пацаны зыркают на нас глазами, а потом отбегают на безопасное расстояние и имитируют стрельбу из автомата по сидящим в кафе русским солдатам: «Паф-паф! Тра-та-та-та!!!»

Из ворот дома выходит бородатый чеченец, хватает пацанов за шкирки и утаскивает домой.

В кафе забегает Першинг.

— Леха, собирайся, через полчаса в Моздок идет машина. Тебя сдал Клок.

— Зач-ч-чем..?

— Что зачем? Уезжать? Или зачем сдал?

— Зачем… с-с-сдал…

— Понимаешь, есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты. Вот это о нем. Ладно. Разберемся сами.

Степаныч сказал, что тебя вызывают в прокуратуру. Если не уедешь, тебя отдадут чехам. Сам понимаешь, что с тобой будет. Документы он отправит потом. Держи деньги на дорогу.

Сует мне в карман несколько мятых купюр. Вытягивает из моего кармана гранату РГД.

— Ос-ссставь… на память.

— Ни к чему. Зачем тебе в дороге лишний геморрой.

Мы обнимаемся. Митя хлопает меня по плечу.

— Езжай. Лечи свою башку. В крайнем случае, из тюрьмы тоже есть выход. Это из могилы нет! А мы сейчас на село. Проедем по адресам. Будет очень жесткая зачистка.

Через несколько часов меня встретил Моздок и его грязные разбитые улицы. Местный таксист за час довез меня до Прохладного. Я даже успел на фирменный поезд «Осетия».

Уже глубокой ночью я стоял на перроне вокзала родного города.

Через месяц мне пришло письмо, что ребята подорвались на фугасе.

Я очнулся, пошевелил вспухшим и шершавым языком… Это не страшно, это всего лишь сон, и я пока еще жив. Но все мои сны одинаково бесконечны и страшнее яви. Потому что в них я вижу лица людей, навсегда оставленных там.

Серое чеченское небо, липкую рыжую грязь и кровь. Я ненавижу свои руки, себя, весь народ, допустивший возможность безнаказанно УБИВАТЬ. Я чувствую всем существом, что в такой стране для меня места нет. Я хочу вырваться из этого кровавого человеческого месива в какую-нибудь беззвучную тишину, в тихие поля, в тихие леса, на необитаемый остров…

Но я знаю твердо, что уже никуда не вырвусь. Мое прошлое навсегда останется со мной…

Я не убийца, по-житейски говоря.

Не злой, не подлый.

Но было так, что автомат с плеча

И хлестанешь по людям, как мишеням.

Я пули слал, души не теребя.

Я бил врагов. И все-таки не скрою,

Что каждой пулей будто и в себя…

С тех пор живу с подстреленной душою.

Ближе к полуночи жизнь в трехэтажном кирпичном здании бывшего сельсовета затихла. Военный комендант Северной зоны безопасности генерал-майор Кузнецов, кряхтя и шаркая сапогами, спустился по лестнице, хлопнув дверью, вышел во двор. От дощатого туалета, покрашенного известкой, и до самого крыльца разлилась огромная лужа. Зимний рогатый месяц, окруженный холодными звездами, криво ухмыльнулся в воде у генеральских сапог. Негромко выматерившись, генерал справил малую нужду прямо на желтые рожки полумесяца. У Кузнецова был застарелый простатит, и он долго стоял перед лужей в дурацкой позе с расстегнутой ширинкой.

В слуховом окне примыкающего к комендатуре здания мелькнуло раскрашенное камуфляжной краской лицо. Сидящий в «секрете» снайпер, замерзнув, решил чуть подвигаться. Увидев генерала, раскорячившегося над лужей, прыснул в кулак и спрятался в темноту.

Кряхтя и морщась, Кузнецов застегнул штаны и потащился в натопленное тепло кабинета, где у него стоял диван. Сидящий у двери омоновец привстал, но генерал, не обращая на него внимания и что-то бормоча под нос, пошел к себе. Из цокольного этажа, где располагались спальные помещения солдат срочной службы, контрактников и взвода омоновцев, слышалась приглушенная музыка. Вчера вечером разведчики притащили милиционерам на обмен старинный кинжал. «Ченч» перешел в товарищеский ужин, который вполне мог перерасти в плавный товарищеский завтрак. Когда было выпито все вино, в ход пошли заначки, спиртовой «НЗ».

Предмет торжества, воткнутый в центр стола, молча внимал разговору рыжего рослого омоновца и сержанта-контрактника. Разлили в кружки остатки спирта. Омоновцу понадобилось выйти на воздух. Покачиваясь и задевая широкими плечами стены, он пошел на улицу.

Контрактник повертел в руках старинный клинок, потом, сосредоточенно хмурясь, нарезал им сало. Из старого, перевязанного черной изолентой магнитофона слышался голос Марины Хлебниковой: «…Мой генерал, ты прошагал тысячи верст… Мой генерал… Просто солдат, просто устал».

Возвращающийся омоновец заметил под лестницей спящего караульного.

По распоряжению коменданта на первом этаже выставлялся милицейский пост. В подвале, где были жилые помещения, несли службу армейцы.

Мальчишка-срочник в грязном бушлате спал, свернувшись в клубок в старом ободранном кресле. Его автомат с пристегнутым магазином стоял рядом на бетонном полу. Омоновец на цыпочках подкрался к спящему солдату, постоял рядом, соображая, как поступить: заорать «Подъем!» или просто дать салаге в ухо за то, что, утеряв бдительность, тем самым подверг смертельной опасности своих боевых товарищей.