Не уверен - не умирай! Записки нейрохирурга - Павел Рудич

Сегодня же сделаем блефарорафию[12]! Через инсулиновую иголку «надуем» шприцом веки больного воздухом до полного их смыкания, и на три-четыре дня покой глазам обеспечен. Правда, каждый раз потом приходится объяснять родственникам, откуда у покойника синяки в области обеих орбит.

Говорю супостатам:

– Делайте что хотите! Вот больные, вот истории болезни. Напишете, что они не нуждаются в лечении в условиях реанимационного отделения и могут быть переведены в нейрохирургию, – заберем к себе! А по своей воле я его в свое отделение не возьму!

Ущипнул с отвращением начмеда за попу и ушел в свое родное нейрохирургическое отделение. Начмед, когда была простым реаниматологом, – очень недурна была собой! Увы, где прошлогодний снег?

Я уже подходил к дверям ординаторской, как вдруг от стены отделился серый, словно выцветший, мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Худенький; серые внимательные глаза, сивый чубчик, застиранная сиротская рубашонка застегнутая под самое горло на все пуговицы.

Мальчик спросил:

– Вы ведь завотделением? А я – сын Попова. Он у вас в реанимации лежит. Вы ему водку даете?

Завел я мальчонку в ординаторскую. В углу, у компьютера, Марина, распустив по спине непозволительно шикарные свои волосы, шустро шелестит по клавиатуре. Клепает на меня очередную анонимку.

Липкин сидит на стуле по центру ординаторской. Напротив него – перепуганный больной, скорчившийся на диване. Липкин громогласно информирует его о необходимости хирургического лечения:

– Сейчас вам пятьдесят лет. Но вам будет и пятьдесят пять, и шестьдесят. Вы наберете лишний вес. Нагрянет сахарный диабет или астма. И вот вы опять, без вариантов, придете к нам! Но тогда уже мы не захотим вас оперировать.

Больной слабо возражает:

– Моего соседа так вот прооперировали, и у него парализовало обе ноги. Мочиться перестал…

– Не знаю, где и кто оперировал вашего соседа, но у нас такого не бывает!

– Его вы оперировали. В прошлом году перед Пасхой… Может, помните? Иванов его фамилия. Лысый такой, с церквами на груди…

Налил я мальчонке чаю, дал бутерброд с колбасой. Потом еще и еще один. Пацан вмиг все слопал, а больше у нас – не было. Марина побежала в буфет добывать еще съестного, а я сказал:

– Ну папа так папа. Расскажи, зачем твоему папе нужна сейчас именно водка?

– Он перед травмой несколько дней пил. Если сейчас ему выпить не дать – у него судороги начнутся. Его, когда уже пить не может, на второй день всегда трясет, выгибает… Изо рта – пена. Может обмочиться. Надо несколько дней давать ему водки по глоточку. Тогда судорог не бывает, и сон приходит.

– Понятно. Пьет папаша?

– Он пить стал, когда мама умерла. А если не пил, то лежал целыми днями с открытыми глазами и ничего не ел. Или начинал все крушить в квартире. Тогда надо обнять его и сказать на ухо: «Мама тебя уже простила!» Он сразу затихает и начинает все понимать.

Позвонил я реанимационному заведующему и передал ему разговор с мальчишкой.

– Нет проблем, – согласился тот. – Сейчас зальем в зонд разведенного спирта с глюкозой.

Наконец мальчонка наелся, и мы пошли с ним в реанимацию.

Сцена все та же. С теми же исполнителями и действующими лицами: чавкающий ИВЛ, чуть живой серо-желтый труп Евгения Петровича, санитарка Неля, имитирующая влажную уборку. Дежурная сестра всех ночных докторов Вера смотрит на беззвучно мигающую лампочку «алярма», соображая: «К чему бы это?»

Мальчик Саша (а это был именно он) подошел к распростертому больному. Некоторое время он смотрел на него молча, а затем наклонился, обнял и что-то зашептал ему на ухо. Когда мальчик выпрямился и отошел от кровати, я увидел, что на подушке, слева от лица умирающего, лежит красное яблоко.

Мальчик сказал:

– Спасибо. Я пойду?

– Само собой. Когда еще раз появишься у нас?

– Не знаю. Это ведь не всегда от меня зависит.

Мы шли с ним по длинному коридору. Вдруг холодный сквозняк с грохотом распахнул дверь на черную лестницу.

– До свидания, – сказал голос мальчика Саши.

Когда я обернулся, чтобы ответить, – мальчика рядом уже не было.

Часом позже мне позвонили из реанимации и бодро сообщили:

– Попова мы переводим к вам. Пришлите девочек с каталкой.

– Я вам «переведу»! Сейчас посмотрю, и тогда – решим!

Евгений Петрович глянул на меня совершенно ясными глазами и улыбнулся. Дышал он свободно и глубоко. Пульс и давление – приличные. Движения в конечностях еще слабы, но они – были!

Подошел завреанимацией. Я спросил у него:

– А почему ты наше нейрохирургическое яблоко уже подложил больному Свиридову с перитонитом? Пока не завяло – отдай его нашему Харченко! Тому, что помирает после удаления опухоли мозолистого тела головного мозга.

– Что значит «наше нейрохирургическое»? Сашка этот умер у нас с тобой ровно двадцать лет назад прямо на операционном столе. Ты оперировал, я – наркоз давал. Так что яблоко – общее! Так ведь и не знаем от чего он умер… Заводили, заводили мы его, все ребра переломали. И все без толку – умер. И ведь операция была пустяковая! Пойдем, дернем за него по чуть-чуть. За то, что зла на нас не держит, за то, что помогает…

– Не, я не могу. Я в «завязке»! Живи, не кашляй. И присмотри за этой блядью Веркой, а то ведь сожрет ненароком Сашино яблоко. А оно, пока не завяло, нам еще не раз пригодится!

Известный хирург перенес сложную и длительную операцию. В реанимации, очнувшись от наркоза, он вдруг страшно закричал и, срывая капельницу, катетеры и датчики, бросился бежать. С трудом его уложили, фиксировали, ввели успокаивающие. Было решено, что у больного развился постнаркозный психоз.

Позже сам больной объяснил случившееся так: первое, что он увидел, открыв в реанимации глаза, – лицо своего друга. Патологоанатома. (Тот пришел навестить коллегу.) В отравленном наркозом мозгу возникла страшная догадка: «Операция не удалась… решили, что я умер… вскрывают!»

Зашел утром в реанимацию. Реаниматолог Сакерин между делом говорит:

– Вашим нейрохирургическим больным самое главное – вовремя мочевой катетер поставить, а то будут лежать по уши в моче.

А так – святые люди! Не жалуются, не скандалят. Что с ними ни делаешь – ухом не поведут, глазом не сморгнут. Не то что этот идиот Свиридов после резекции желудка! Все дренажи и зонды из себя повыдергивал! Сейчас хирурги набегут меня линчевать: «Не уследили! Проспали!»