Кочевник - Сергей Алексеевич Ковалев

Окружив всадника, мальчишки загалдели наперебой, яростно споря о калибре ружья, что торчало из кобуры рядом с седлом. Вдруг один, по виду самый старший, громко свистнул и поднял руку. Остальные послушно замолчали. Пацан важно подошел к Шалу и протянул руку.

– Ассаламаллейкум, агай.

– И тебе салам, бала, – кивнул всадник, пожав в ответ ладонь мальчишки, – ты тут вожак?

– Я. А вы откуда приехали?

– Издалека, бала, издалека. Отсюда не видно. Скажи-ка мне, где тут у вас кузнец?

– Там, – пацан показал на выезд из аула, – слева старая заправка, там он и живет.

– Спасибо, – кивнул Шал. – Зовут его как?

– Нурлыбек. А это шестнадцатый калибр или двенадцатый? – пацан похлопал по прикладу ружья.

– Двенашка, – хмыкнул Кайрат, – а что?

Мальчишка повернулся к товарищам и победно изрек.

– Поняли? Я ж говорил, двенадцатый! Агай, а агай! А есть пара лишних патронов? Или порох? Нам очень надо!

– Зачем?

– Самострел сделать. Собаки озверели совсем. Вчера Айсулу покусали, сегодня, вон, Серика.

– Домашние озверели?

– Дикие. Домашние на цепи сидят и дома охраняют. А эти с окрестных аулов приходят и в стаи сбиваются. На взрослых не кидаются, а детям за двор не выйти, – подросток сплюнул сквозь зубы.

– А взрослые где? Чего они эту проблему не решат?

– У них свои дела, – махнул рукой пацан в сторону степи. – Днем скот пасут, ночью его охраняют. Да мы и сами взрослые уже. Разберемся.

– Молодцы, – кивнул Шал и сунул руку в сумку.

Где-то завалялось у него несколько старых бумажных патронов – отсырели, а перезарядить их руки не доходили. Пороху в запасе достаточно, поэтому решил этот брак пожертвовать юным охотникам.

– С дробью пойдет? Тройка. – Шал достал жменю патронов.

– О-о-о! Большой рахмет, агай! – Подросток подставил ладони.

Толпа довольно зашумела, комментируя, как изменится теперь расстановка сил в ауле.

– Спасибо в карман не положишь, – возразил Шал, и патроны отдавать не спешил. – Скажи мне лучше, что за пацан тут у вас животных может приручать?

– Так это не у нас. В Луговом.

– Это же рядом. Чего его не попросите помочь в борьбе с шавками? Пусть поколдует, приманит, а вы тут – раз, и перебьете всех скопом.

– Балашка он, – презрительно скривился подросток, – малой еще. За юбку мамкину держится и от дома не отходит далеко.

– С порохом не переборщи, а то ствол самострела разорвет, – предупредил Шал, отсыпав все же патроны в протянутые ладони.

– Хорошо, агай, – кивнул пацан, – спасибо. Пойдем мы.

– Хорошей охоты, Маугли. – Шал улыбнулся.

На лице подростка мелькнуло недоумение, но нетерпеливые товарищи, желая быстрее потрогать раздобытые боеприпасы, сбили его с мысли, и он занялся защитой патронов, отпихивая протянутые руки.

Провожая их взглядом, Шал нахмурился. Нескоро еще наступят времена, когда у новых поколений будет нормальное детство, без необходимости сызмальства бороться за свое существование. Злость мальчишек можно понять. Когда-то лучшие друзья человека, служившие ему верой и правдой, вдруг превратились во врага, прекрасно знакомого с повадками своего противника. Местным детям собаки попались хоть и одичавшие, но, по сути, еще домашние, без примеси волков, коих в степи предостаточно. И если такие гибриды внешне похожи на волков, то повадками напоминали собак. Человека не боятся совершенно, скрытны и жестоки, а преследуя добычу, никогда не подают голоса. Так что детям в этом плане еще повезло, и пусть немного, но чем-то Шал им все же помог. Единственное, отчего он не смог бы дать защиты, так это от бешенства, и глядя им вслед, он не знал, сколько жить осталось покусанным ребятишкам.

Старая заправка в километре от аула оказалась целым придорожным комплексом – СТО, шиномонтаж, автомойка и, собственно, АЗС. На выцветших и ржавых вывесках еще угадывались буквы на двух языках – казахском и русском. Из распахнутых настежь ворот слышался размеренный звон металла. Само же здание АЗС давно превратили в укрепленное автономное жилище – в зарешеченных окнах павильона просматривались мешки с песком, а на крыше, рядом с трубой буржуйки, активно вертелся трехлопастный винт ветряного генератора. Заправочные колонки демонтированы и свалены кучей у одной из торцовых стен СТО, а между колоннами, где они когда-то стояли, натянуты веревки, на которых болталось какое-то тряпье. Жестяной профиль навеса местами отошел и теперь противно поскрипывал, мотыляемый порывами ветра.

– Ну что, Сабыржан, терпеливая ты душа. – Шал похлопал коня по шее. – Куда тебя сначала, на шиномонтаж или мойку? Хотя сначала работа, потом мыться. Да?

Сабыр фыркнул и потряс головой, словно соглашаясь с предложенной повесткой предстоящих мероприятий.

– Да шучу я.

Шал спрыгнул с коня и поправил в кобуре обрез. Стук кувалды прекратился, и в проеме появился кузнец. Одетый только в штаны и потертый кожаный фартук, он лоснился от пота. Худощавый, лет тридцати. Волосы коротко стрижены, а на лице чернели редкие островки растительности, которые принято называть бородой.

– Салам, – поздоровался Шал.

Кузнец, не сводя с него настороженных глаз, кивнул.

– Салам.

– Коня нужно подковать. Сделаешь?

– Чем платишь?

– Патронами. Могу самокрутом, могу пятеркой.

– Пятера.

– Сколько?

– Двадцать. По пятаку за ногу.

Шал подумал и кивнул.

– Сойдет. Хоть и дороговато для провинции.

Закинув ружье на плечо, снял с крупа коня сумку и рюкзак и сложил их у ворот. Нурлыбек подошел к Сабыру и осмотрел каждую ногу. Наметанный взгляд сразу заметил следы предыдущей ковки и поврежденное копыто.

– Давно расковали?

– Да уж недели две.

– Хорошо. Копыто зажило, можно снова ковать.

Пока кузнец работал, Шал к нему присматривался. Несмотря на отпущенное подобие бороды, лицо ему показалось знакомым. Память на лица была хорошей. Шал мог не вспомнить место, где он встречал человека, мог забыть имя, даже если это кто-то из знакомых, но лицо почему-то запоминалось навсегда. И к тому же коваль нервничал. Не любит, когда стоят над душой? Шал и не мешал особо, просто ходил по кузне и осматривался. Не любит незнакомых людей? Или чего-то боится? Нужно попробовать прощупать его. Тем более вроде вспоминается причина, почему это лицо может быть знакомо. А не в Таразе ли он видел это лицо, на доске в кабинете Самата?

Он сдвинул в сторону старое одеяло, зачем-то висевшее на стене. Под ним, на том же гвозде, колыхнулся «калаш». «Семьдесят четвертый».