От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай. Мои путешествия по Сибири - Владимир Обручев

Русское посольство занимало обширную площадь, усаженную деревьями, и состояло из нескольких одноэтажных каменных домов, в которых жил посол, два секретаря, два драгомана (переводчика), врач, два студента и многочисленный штат прислуги. Мне отвели комнату в одном из домов. Глава экспедиции Г. Н. Потанин, с женой и двумя спутниками, уже приехал; он обогнал меня еще в Монголии, так как ехал по станциям большого тракта, меняя лошадей и делая около 150 км в сутки. Его поместили в другом доме. Повидавшись с ним, я узнал, что он отправляется прямо на юг, в провинцию Сычуань на границе Тибета, где и поселится на долгое время для этнографических наблюдений, тогда как мне предстояло ехать на запад, чтобы лето посвятить изучению горной страны Наньшань.

Потанин посоветовал мне заказать себе китайский костюм, чтобы в глубине Китая меньше обращать на себя внимание толпы. В таком костюме я мог сойти за европейского миссионера, которые проживают во всех провинциях и носят китайскую одежду и обувь, даже отпускают косу; к их виду население привыкло, тогда как европейский костюм слишком бросается в глаза. В интересах спокойной научной работы я последовал совету и немедленно заказал серый халат и поверх него черную безрукавку – обычный выходной и дорожный костюм китайца, который и надевал поверх европейской одежды. Только на обувь я не мог согласиться: китайцы носят матерчатые туфли на толстой соломенной, войлочной или веревочной подошве, непрочные и неудобные для ходьбы по каменным горам, или парадные неуклюжие матерчатые сапоги на еще более толстой подошве, еще менее удобные.

Я предпочел носить, как и в Монголии, сибирские мягкие чирки, которые надевались на тонкий войлочный чулок; они были легки и теплы, под халатом малозаметны и запасены в достаточном количестве. В качестве головного убора я приобрел войлочную шапочку с ушами, которую носят китайские возчики, а для теплого времени – обычную черную шелковую ермолку с красным шариком, которую носят все горожане. Мне предстояло также переснарядить караван, найти переводчика, упаковать и отправить коллекцию, собранную от Калгана, закончить отчет о пересечении Монголии для Географического общества и получить через посольство постоянный китайский паспорт вместо временного, выданного пограничным комиссаром в Кяхте. Словом, предстояло довольно длительное пребывание в Пекине.

Кроме нашей экспедиции, вскоре прибыл еще профессор-монголист Позднеев с женой, который разъезжал по Монголии, изучая быт, нравы и торговлю в городах и монастырях.

Для меня был составлен специальный шифр, чтобы я мог в случае опасности или затруднений со стороны провинциальных китайских властей сообщать посольству по телеграфу всю правду, не опасаясь, что телеграмму задержат. Эта предосторожность оказалась не лишней: два раза пришлось прибегнуть к шифру, чтобы сообщить посольству, что местная власть задерживает выплату экспедиционных денег, переведенных мне из Пекина, и телеграммы помогали. Нужно пояснить, что в то время железных дорог в Китае еще не было, но несколько линий телеграфа были уже построены, и телеграммы передавались на английском языке, которому были обучены молодые телеграфисты.

Наиболее интересными членами посольства были первый драгоман П. С. Попов, известный синолог, т. е. китаевед, переведший с китайского большое сочинение о монгольских кочевьях, затем второй драгоман – Г. Коростовец, позднее выпустивший книгу «Китай и китайцы», и почтмейстер Гомбоев, обладатель большой коллекции буддийских религиозных предметов – статуэток всех богов и принадлежностей ритуала. По его просьбе я сфотографировал всю коллекцию большим фотографическим аппаратом, который получил в Иркутске от Горного управления на время до Пекина и отсюда отправлял его обратно.

Соотечественники жили в китайской столице довольно замкнуто, преимущественно в своем кругу. Хотя рядом в том же квартале находились посольства американское, английское, французское, германское и японское и члены их были знакомы и посещали друг друга, но эти отношения носили официальный и, так сказать, обязательный характер. Поэтому приезд наших экспедиций внес большое оживление. Состоялось несколько обедов, экскурсия к знаменитым кумирням в западных горах, посещение духовной православной миссии и храмов в Пекине.

Духовная миссия находилась далеко от посольства – в северном конце маньчжурского города. Мы отправились туда в китайских легковых телегах, которые необходимо описать. Они двухколесные (как все повозки в Китае); на оси тяжелых, очень солидных колес большого диаметра расположена площадка с полуцилиндрической будкой, открытой спереди, откуда седок и залезает вглубь и сидит, скрестив ноги, или полулежит на матрасе; с боков в будке бывают маленькие окошечки, затянутые черной сеткой, спереди – занавеска. Два человека помещаются в будке свободно, сидя, три – с трудом. В оглобли впрягается мул или лошадь, кучер бежит пешком или примащивается на оглобле между будкой и крупом животного.

В таких телегах мы проехали по главной улице маньчжурского города, которая отличалась от вышеописанной главной улицы Калгана большей шириной, отсутствием всякой мостовой и тротуара; в остальном – та же толпа, лавки, мастерские, харчевни, лотки, разносчики, встречные повозки и верховые. Ввиду сухой зимней погоды, на улице не было грязи, а разных отбросов – не очень много.

Духовная миссия, или Северное подворье, занимает обширную площадь с несколькими домами, церковью и садом. Она была основана в 1686 г. для русских казаков, взятых в плен при осаде крепости Албазин на Амуре. Пленных привели в Пекин и составили из них роту в числе маньчжурских войск. Миссия, кроме опеки албазинцев, имела задачу изучать Китай и готовить из студентов переводчиков китайского и маньчжурского языков, необходимых для сношений России с Китаем.

Я рассчитывал, что среди албазинцев я найду переводчика для своего путешествия, так как на пути от Калгана убедился, что Цоктоев, который при найме уверял, что знает и по-китайски, обманул меня: он знал только несколько самых простых слов, как «вода», «чай», «лошадь», «еда» и т. д. Но миссионеры не заботились о сохранении русского языка у албазинцев, и среди них не нашлось никого, кто мог бы сопутствовать мне; по-русски понимали и немного говорили только псаломщик и несколько человек прислуги в миссии, которых она, конечно, отпустить не хотела.

В один из праздничных дней мне захотелось побывать на городских стенах столицы и взглянуть на ее улицы сверху. Второй секретарь посольства согласился быть моим проводником. Пекин состоял из двух главных частей (см. рис. на стр. 58): южной – китайской и северной – маньчжурской; внутри маньчжурского города выделен еще императорский город (И), а в нем – запретный город.