Мисс Марпл из коммуналки - Оксана Обухова

Софьюшка вздрогнула и открыла глаза.

Геркулес продолжил выть: басовито, утробно и очень, очень жалобно.

И колыхалась под его лапами уже дверь в комнату…

– Герочка, я мигом! – спросонья воскликнула Софья Тихоновна и босиком по холодному полу побежала открывать. Комнатных дверей на ключ соседки не запирали никогда. Дамы пожилые, мало ли что может случиться, а помощь останется снаружи…

Кто-то продолжал ломиться в зашпиленную на шпингалеты половинку высокой двустворчатой двери, словно забыв, что беспроблемный вход рядом. Софья Тихоновна потянула ручку на себя. Надежда Прохоровна ввалилась в комнату через порог, как куль с соломой: округлый, ситцево-фланелевый. Грузно осела в углу, образованном выступом толстой стены и непосредственно дверью, и наконец-то перестала выть. Рот ее продолжал безмолвно разеваться, трясущиеся губы беззвучно хлопали, глаза выкатывались из орбит…

– Что с тобой, Наденька?! – Софья Тихоновна присела на корточки и потрясла подругу за плечо.

– Там… там… – Звуки едва доносились из проваленного, лишенного зубного протеза рта, натруженные пальцы в узловатых наростах тряслись и показывали за плечо. – Там – Клава! – выкрикнула наконец соседка, вздрогнула и обхватила себя руками за туловище.

Софья Тихоновна тоже не удержалась на корточках, плюхнулась рядом с подругой и, буквально чувствуя, как шевелятся на черепе легкие прозрачные кудряшки, шепнула:

– Где?

– Там! – выкрикнула Надежда Прохоровна. – В коридоре!

– Христос с тобой, – отпрянула не веря Софа.

– Иди смотри!

Софья Тихоновна встала на корточки, подползла к двери и выглянула в коридор.

Темно и пусто.

Раннее розово-сизое утро, день обещает быть безоблачным, но солнце еще дремлет где-то под легким покрывалом утренних облаков.

Софья Тихоновна крадучись выбралась дальше. Проползла вдоль длинного дубового шкафа, случайно задела плечом массивную скрипучую дверь, та испустила жуткий зубовно-скрежещущий звук, и Софья Тихоновна, взвизгнув, метнулась обратно в комнату.

Там снова подвывала Надежда Прохоровна. И безусловно, готовилась к обмороку, не исключено – впервые в жизни.

– Ты что?! – шикнула на нее Софа.

– А ты что?!

– Я шкаф задела!

Две перепуганные дамы пост-бальзаковского возраста сидели на полу, переругивались свистящим шепотом и комизма ситуации совсем не ощущали. Только холод под голыми ногами и скудно прикрытыми попами да легкий сквознячок.

Но обыденное объяснение происходящего – всего лишь шкаф, петли давно надо смазать, – понемногу выравнивало сбитое ужасом дыхание.

Софья Тихоновна встала на ноги, перекрестилась – Надежда Прохоровна суматошно повторила крестное знамение, но осталась сидеть в углу между стеной и дверью, таращась на соседку ослепшими от страха глазами, – и вышла в коридор.

Шагнула сразу в центр.

Прихожая большой квартиры тоже была немаленькой. Почти квадратная, заставленная по стенам старинными комодами, шкафами и тумбами; в противоположном от входа направлении рукавом отходит коридор к удобствам и кухне. В углу перед ответвлением высокое древнее зеркало с протертой до белесо-желтого цвета деревянной тумбой.

Это зеркало, надо сказать, Софья Тихоновна не любила. Оно искажало в серебристой мути фигуры и лица, издевательски искривляло ноги и в детстве казалось Софье узкой дверью в потусторонний мир. Особенно при недостатке освещения, особенно ночами…

В комнате шумно поднималась с пола Надежда Прохоровна.

Выглянула, свесившись, в дверной проем, мотнула головой: мол, что?

Софья Тихоновна пожала плечами и пошла навстречу потустороннему отражению. Свернула за угол. Заглянула в туалет и отсыревшую за промозглый сентябрь ванную. Вернулась.

Надежда Прохоровна захлопывала на ситцевой груди фланелевый халат, стоя возле двери в комнату Клавдии.

Стояла и не решалась ее толкнуть даже мизинцем.

Ноги у Софьи Тихоновны совершенно окоченели, мысль о том, что после подобных утренних приключений у дам обычно случается насморк, добавила решимости.

Софа храбро толкнула дверь в комнату покойной сестры и сказала громко, отчетливо, смело:

– Заперто.

До приезда из Перми троюродной внучки в эту комнату Софья Тихоновна заходила лишь однажды: когда работник похоронного бюро попросил выдать что-нибудь для обряжения покойной.

Потом здесь несколько дней провела Настенька, комната вновь обрела живую душу, но стол для чаепития с внучкой Софья Тихоновна все же накрывала только у себя. Уж больно много неотболевших воспоминаний хранили эти стены. Больно и много.

Надежда Прохоровна сама взялась за ручку двери. Подергала. И наморщила лоб.

– Почудилось? – сердобольно поинтересовалась Софочка.

Соседка хмуро глядела в белую, немного отдающую в желтизну дверь и ничего не отвечала.

– А что почудилось, Наденька?

Надежда Прохоровна шумно вздохнула и, ни слова не говоря, потопала в уборную.

Через минуту дамы разбрелись по своим апартаментам и приступили к утреннему туалету.

Надежда Прохоровна намазала фиксирующим гелем вставную челюсть и причесалась.

Софья Тихоновна протерла лицо лосьоном и нанесла недорогой, купленный в аптеке отечественный крем от морщин на лоб и щеки; розовый тоник и крем для век под глаза…

Надежда Прохоровна умылась под краном детским мылом, досуха обтерлась полотенцем и похлопала по лицу ладонями, измазанными в креме «Алоэ» фабрики «Свобода».

Софья Тихоновна припудрилась, провела по бровям высохшим бросматиком – брови легли ровно и получили цвет, слегка подрумянилась и мазнула по губам перламутровой помадой.

Подслеповато щурясь, Надежда Прохоровна выдернула из левой ноздри отросший черный волос.

Софья Тихоновна уложила на лбу локон и немного сбрызнула его лаком для волос.

К завтраку Софья Тихоновна вышла утянутая в серое домашнее платье с кружевным, сколотым у горла брошью воротничком и простенькими белоснежными манжетами, отороченными лишь узкой полоской кружев. В домашних туфлях-тапочках на низком удобном каблучке.

Надежда Прохоровна сняла из-под уютного фланелевого халата ситцевую ночнушку, застегнула его на все пуговицы и надела под мягкие домашние шлепанцы теплые вязаные носки.

Слегка вьющиеся, почти не седые волосы Надежды Прохоровны влажно поблескивали, так как зачесывала их мадам Губкина мокрой расческой.

На кухне уже вскипел чайник, Надежда Прохоровна расставляла на столе-тумбе розетки и вазочки с печеньем, пряниками и конфетами «Лимон», «Василек» и «Золотой петушок» вперемешку. (В последнее время, когда запропал куда-то единственный сосед-мужчина, дамы все чаще и чаще собирались к завтраку на прогретой газовой горелкой кухне, а не в комнатах, как было приняло раньше.) Делала она все это молча, насупленно и на Софью Тихоновну почти не смотрела.