Семья. О генеалогии, отцовстве и любви - Дани Шапиро

Сидя на заднем сиденье такси по дороге в Мишен, я на мобильном проверила почту. Пришло пять новых писем, пролистав которые я ощутила обескураживающую пустоту. Прошло уже два часа, как я послала сообщение Бену Уолдену. Он жил в Портленде. Мы находились в одном и том же часовом поясе. Не пора ли ему уже проверить почту? Меня охватило безумное, иррациональное нетерпение. Обновить, обновить.

Я представила дом на тихоокеанском северо-западе, на расстоянии короткого перелета от того места, где я сейчас находилась: угол Валенсия-стрит и Мишен-стрит. Я представила старого человека с седыми волосами и голубыми глазами, в брюках цвета хаки и флисовой безрукавке. Возможно, в эту самую минуту он придвигал стул к заваленному бумагами и медицинскими журналами письменному столу. Рядом с ним стояла бы дымящаяся керамическая кружка с чаем. Там, за столом, обязательно было бы панорамное окно, выходящее во дворик, утопающий в тени осин и тополей. Ведь я романист, и придуманные мной персонажи не менее реальны для меня, чем люди в повседневной жизни. Но это был не персонаж. У меня в голове стоял такой шум, что я бы не удивилась, если бы он был слышен от Сан-Франциско до самого Портленда. Возможно, как раз сейчас Бенджамин Уолден включал компьютер, открывал почту и, пролистав запросы по сбору средств от демократов (мне казалось, что он, вне всякого сомнения, поддерживает демократов) и объявления из гольф-клуба (он был похож на человека, играющего в гольф), добирался до мейла, в теме которого стояло «Важное письмо».

Ресторан, который подруга выбрала для нашего совместного обеда, назывался «Грасиас Мадре»[33]. Я тогда не заметила таившейся в названии иронии и только год спустя, пытаясь восстановить события того дня, заглянула в ежедневник и не смогла сдержать смеха. «Грасиас Мадре». Пока я, преодолевая головокружение, плыла, как призрак или запойный игрок, по Мишен-стрит к ресторану, в мыслях у меня была не мама и я, безусловно, не намеревалась ее благодарить. Я приняла решение, если в тот день вообще можно говорить о решениях, что мои родители находились в полном неведении об обстоятельствах моего зачатия. Произошла случайность. Ошибка. Или, возможно, их обманул кто-то из сотрудников института. Мои родители прожили жизнь, ничего не зная, как и я. Любое другое объяснение было невыносимо.

19

Пережить этот день мне помогла внешняя невозмутимость. Вулкан, бушевавший внутри, не был заметен снаружи — такая у меня особенность. Я держусь молодцом, даже когда боюсь лишиться чувств. За обедом в «Грасиас Мадре» я рассказала подруге о случившемся, понимая, что излагала подробности истории, но не проживала ее. Слышала вылетающие изо рта слова, замечала ее внимательный, пораженный взгляд, но часть меня вознеслась и зависла над реальностью, будто эта история была не обо мне.

Зависание продолжилось и вечером в Сан-Франциско. Мы за несколько месяцев запланировали ужин с парой друзей, которых обожали. Мы предвкушали, что этот вечер станет настоящим праздником дружбы, когда вино льется рекой и всем весело. Пока мы с Майклом шли пешком от отеля до дома друзей в Пасифик-Хайтс, я все еще нервно вертела в руках мобильник. Целый день прошел, а от Бенджамина Уолдена ни слова. Вдруг он мне вообще не ответит? Но разве молчание — это не ответ своего рода, не доказательство? «Уважаемая мисс Шапиро! Сожалею, но вы ошибаетесь. Уважаемая мисс Шапиро! Я никогда не был донором спермы. Уважаемая мисс Шапиро! Вы просто спятили!»

Вот что я помню: великолепный, сказочный дом, парадную гостиную, где подавали напитки, прежде чем все направились в расположенный в паре кварталов ресторан. «Водкатини» и две оливки в бокале на длинной ножке. Днем я отправила друзьям сообщение, предупредив, что их ждет, как я выразилась, сенсационная новость. Выбор слов мне казался подходящим. Мы были в Сан-Франциско, в конце концов. «Хорошая сенсационная или плохая сенсационная»? — переспросила в ответном сообщении хозяйка дома. «Сенсационная, и точка». Они не сводили с нас выжидающих взглядов. Какая это была новость? Мы с Майклом, очутившись в одной команде, передавали содержание истории, как актеры в пьесе — черной комедии, — перебивая друг дружку, разыгрывая сюжет деталь за деталью, одна драматичнее другой. Водка действовала должным образом. Мои чувства притупились, я стала словоохотливее. Получилась хорошая история. Просто отличная. От меня, можно сказать, стал ускользать тот факт, что это была моя история. Все смеялись. Напряженно ожидали развязки. Мы обсуждали это почти весь вечер за стейком с картошкой фри и хорошим французским вином.

На следующий день я получила сообщение: «Есть ли что-нибудь от доброго доктора?» Тон вчерашней хозяйки был прохладным и снисходительным, что было ей несвойственно. Обычно она обладала острым восприятием, была настроена на правильную волну. Я уже начала отчаиваться по поводу хоть какого-нибудь ответа от Бенджамина Уолдена. Несколько раз перепроверила его электронный адрес, чтобы убедиться, что набрала его без ошибок. Разумеется, это была чушь. Чего я ждала? Что Бенджамин Уолден помчится отвечать на письмо, вероятно возымевшее эффект разорвавшейся бомбы? Однако, целыми часами носясь по своим делам, я не находила в себе ни терпения, ни способности проявлять рациональность. Добрый доктор был моим биологическим отцом. Тем временем последовало новое сообщение: «Держи нас в курсе дела!» Меня задевал ее тон. Как могла она не понимать, что речь идет не о мыльной опере, а о моей жизни? Позже, гораздо позже, я пришла к пониманию, что я сама представила историю как анекдот. И Майкл тоже. Сделали мы это по ошибке и из самозащиты. Представить случившееся в форме истории из жизни, наверное, было не так болезненно.

В тот вечер — на второй спланированный нами ужин в сказочном доме — я отправилась в гости с твердым намерением молчать. Я не собиралась монополизировать вечер друзей. Ведь они не были виноваты, что моя жизнь взлетела на воздух. За столом собрались прекрасные рассказчики, и проходили целые минуты, когда мне удавалось забыть, что подо мной разверзлась земля. Я ела паэлью с морепродуктами, пила больше вина, чем следовало. Смеялась, рассказывала другие, легкие истории, со звоном чокалась бокалом. Встречалась глазами с сидящим через стол Майклом. «Я с тобой», — говорили те глаза.

Странно, но мне по-прежнему казалось, что можно продолжать жить, будто ничего не случилось. А ничего и не случилось на самом деле. Нам кое-что открылось, но это было дело минувших дней. Так было и раньше, было всегда. Мой отец никогда не был моим отцом. Доктор из Портленда всегда был моим отцом.