Чемоданный роман - Лора Белоиван

Так что когда он сказал: «Хорошо, мы поняли, достаточно», — я пошла домой, где и легла на диван со смутным ощущением какого-то позора. Пережить его в полной мере мне не позволил грипп. Когда человек помирает в горячке, ему нет почти никакого дела до того, как он выглядит. А выглядела я перед смертью неважно: накрасившись для похода к американцам я, то и дело протирая стекла очков, равномерным слоем развезла тушь с ресниц по всей морде, пылающей в горячем феминистическо-температурном экстазе.

В гранте мне отказали. Самое интересное, что и Валера больше ни разу не позвонил. Да и я ему, в общем, тоже. И наш с Хирумицу последний фильм мы снимали уже с другим переводчиком. И даже с другим водителем. Так само получилось: у Валеры-то седан, а съемочной группе понадобился микроавтобус.

Очень тоскливо было думать о самолетах. Обычно все девять часов перелета до Мск и столько же обратно я прислушиваюсь к гулу двигателей и умираю каждый раз, когда слышу в нем переходы на другую тональность. Весь перелет я упрашиваю Бога не ронять меня на землю, и остальные пассажиры даже не догадываются, что своей жизнью они обязаны моим волевым усилиям: это я всю дорогу удерживаю самолет в воздухе за подлокотники кресла. Это я, я держу самолет за кресло и говорю: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое.

Наипаче омый мя от беззакония моего, и от греха моего очисти мя. Яко беззакония моя аз знаю и грех мой предо мною есть выну. Тебе Единому согреших, и лукавая пред Тобою сотворих, яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши, внегда судити Ти. Се бо, в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя. Се бо, истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси. Окропиши мя иссопом, и очищуся, омыеши мя, и паче снега убелюся. Слуху моему даси радость и веселие, возрадуются кости смиренныя. Отврати лице Твое от грех моих, и вся беззакония моя очисти. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего, и Духа Твоего Святаго не отыми от мене. Воздаждь ми радость спасения Твоего, и духом Владычним утверди мя. Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся. Избави мя от кровей, Боже, Боже спасения моего, возрадуется язык мой правде Твой. Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою. Яко аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо, всесожжения не благоволиши. Жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит. Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимския. Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегамая, тогда возложат на алтарь Твой тельцы.

В этот раз, как и всегда прежде, я держала самолет за кресло и умоляла Бога дать мне еще шанс. Я обещала бросить курить, перестать смотреть в интернете порнуху и прекратить жрать мясо в среду и пятницу. Я каялась в прежних и будущих грехах, клялась каждое воскресенье ходить на утреннюю службу, читать перед сном молитвослов и прощать должникам своим, которых у меня не было. Я вспоминала сделанные гадости и несделанные добряки и, глядя в глаза походному святителю Николаю, просила его замолвить за меня словечко. Я говорила Николаю: «Николушка, миленький, честное слово, я больше не буду, только скажи Богу, чтоб нормально посадил самолет».

По трапу я спустилась другой личностью. Ясной, чистой и светлой. Как и полагается человеку, избежавшему гибели только чудом. Вернувшись из Мск и еще не перестав быть ангелом, я подтвердила окончательный срок окончательного отлета из города В.: декабрь. Максимум — январь. Но первым же ранним утром раздался звонок в дверь, я посмотрела в глазок и увидела соседку Веру.

— Вера, что ты хочешь? — Я была не очень счастлива визиту. И потому что босиком, а пол у меня в прихожей кафельный, и потому что был мне дурной сон, и вообще я только-только прилетела и не понимала, почему у меня такой прекрасный вид из окон.

Вера ответила совершенно трезвым голосом:

— Лора. Извини. Мне очень нужны грабли. У тебя нету?

Да у меня этих грабель — завались.

Знал бы кто, как я замучилась на них наступать.

Вера разбудила меня, когда мне снилось, будто бы забираю в типографии новые визитные карточки. Шикарная бумага, золотой обрез. И никакого текста — ни имени, ни фамилии, ни города, ни места работы. Только в самом низу микроскопические, едва различимые цифры: «123456». По всей видимости, телефон. И явно не в Мск. Впрочем, и не в городе В. Умывшись, одевшись и выгуляв Банцена, я полетела над.

Был ветер, ветер был на всем белом свете. Пролетая над университетом, с меня слетела шляпа. В знак почтения и признательности я не стала бросаться камнем вниз, пусть летит себе, пусть летит. Вот покатилась она, так похожая на человеческую голову — мою? — по дорожке, по которой я ходила мимо здания юрфака к гуманитарному корпусу, всегда сонная, потому что никогда не высыпалась: синдром пароходства. Вот окна кафедры древнерусской литературы, какой кошмар эта древнерусская литература — хуже «Слова о полку Игореве» была только «Илиада» с ее кораблями и персонажами, увы, так и не ставшими симпатичными, хоть и сделавшимися более знакомыми. Мы рисовали друг у друга в тетрадках голых гермафродитов, за что были изгнаны прямо с экзамена. Потом он уехал из города В., как и все. А потом вдруг нашел меня в Яндексе. И сперва я до невозможности обрадовалась, но очень, очень скоро стала бояться открывать почтовый ящик, потому что всякий раз оттуда мне на башку вываливалось мусорное ведро. Я даже пыталась отодвигаться от монитора как можно дальше, но толку было мало: все равно приходилось стряхивать с себя использованные зубочистки, мокрые раздавленные бычки и газетные свертки с чем-то поганым внутри (я их не разворачивала). Иногда мне за шиворот попадали пустые консервные банки с острыми краями, и я выковыривала их оттуда, потому что неприятно.

Он написал мне: «Как дела?» и рассказал про свои дела за последние 15 лет.

Я написала ему «Привет!!!!» и рассказала про свои дела за последние 15 лет, и что все зашибись, только вот денег нету буквально никогда и сейчас тоже, и это, конечно, портит общий фон.

Он написал: давай я тебе вышлю, я директор, у меня полно бабла, а ты отдашь, как сможешь.

Я написала: давай.

Он написал: вот, я выслал деньги.

Я написала: «Спасибо, я их получила, ты меня прям спас». Это было правдой.

Он написал: «А еще я писатель».

Я написала: «Это замечательно». Тут я наврала: хреновый признак, если кто-то говорит про себя «я писатель» и не ржет при этом, как конь.

Он написал: я тебе вышлю три последних рассказа, прочитай и скажи, как.

Я написала, что ненавижу рецензировать тексты, потому что литература — дело вкуса.

Он написал, что рецензировать не надо, надо просто прочитать и сказать, как.

Я написала: «Ладно».

Он написал, что выслал рассказы.

Я их прочитала и написала, что у меня не открылись файлы.