Приблуда - Франсуаза Саган

– Проснулся? – спросила она. – Ну и хорош же ты… Ну-ка покажись…

Герэ стоял перед ней, как на медосмотре. Она раскрыла ему рубашку и ощупывала ребра, мышцы ног, лопатку опытной бесстрастной рукой. Иногда она присвистывала, разглядывая какой-нибудь особенно черный синяк, и спрашивала: «Здесь больно? А здесь?» Он благодушно подставлял свое тело для осмотра. И был в восторге от ее внимания. Трудно было определить, вкладывала ли она в свои движения чувства матери или барышника, но он, безусловно, ощущал прикосновения женщины, ухаживающей за своим мужчиной после драки. И когда она его отпустила, бесцеремонно похлопав по боку, он вздохнул с огорчением.

– Кофе на огне, – сказала она, – захвати и мне чашечку.

В сверкающем никелем закутке, именуемом кухней, Герэ налил две чашки дрожащими руками. Он обратил внимание на свои распухшие суставы, как школьник, пососал пальцы и только потом вспомнил, отчего они распухли. И тут руки у него задрожали с такой силой, что чашки пришлось спешно поставить. Герэ в ужасе прислонился к стене. Он сжимал и разжимал пальцы, будто видел их впервые, и никак не мог вспомнить, правда ли, что накануне он сжал кого-то за горло и удушил. Парня у него вырвали, он видел, как его уносили за руки и за ноги с черной полосой на шее… Он умер? Герэ не помнил. Он мало что помнил, спросить можно было только у Марии, но он не решался. Человеку, наживы ради всадившему семнадцать ножевых ударов парню, который ему ничего не сделал, не подобает терять голову, оттого что он – не важно, наполовину или совсем, – задушил гада, который сам же и напросился. Неправдоподобно получалось… Герэ вернулся в комнату на подкашивающихся ногах, поставил перед Марией чашку и, не желая встречаться с ней взглядом, вышел в так называемый садик, а на деле просто клочок земли. Свежевскопанный участок занимал площадь приблизительно три на два метра. Что-то кольнуло его: «В точности размер могилы», – подумал он и громко обратился к Марии:

– Хочешь и здесь плантации развести? Что сажать будешь? Может, душистый горошек? Я люблю душистый горошек…

Ответ донесся до него словно издалека, она рассказывала о том, когда здесь бывает солнце, о гумусе, удобрениях, рассаде, а Герэ, скрытый ставнями, разглядывал свои руки и рубашку, рукава, будто искал в них подтверждение своего преступления. Неожиданно голос Марии зазвучал совершенно отчетливо, перекрывая музыку.

– Я утром слушала местное радио, ты слышишь меня? Вообрази, добропорядочные горожане спали сегодня спокойно. Если не считать ограбления аптеки и пожара в бакалее, ночь в Лилле прошла без происшествий. Ты слышишь? Ответь мне…

У Герэ отлегло от сердца, он закрыл глаза, секунду помолчал, ответил рассеянно: «Да, да, слышу, в Лилле все спокойно», – а заходя в комнату, продолжил уже совсем уверенно:

– Да, я думаю, душистый горошек очень подойдет…

Он прошел через всю комнату под пристальным взглядом Марии.

– Пойду обмокну синяки в розовой ванне, – сказал он бодро и сам рассмеялся над своей остротой сильнее, чем она того заслуживала.

Мария по-прежнему смотрела ему вслед с какой-то непонятной для нее самой тревогой.

Самсон-старший потребовал от своего сына Френсиса – известного более всего тем, что ездил в открытой машине и, отправляясь на работу, повязывал под рубашку шарфик, – чтобы тот больше времени проводил на заводе и меньше – в парижских борделях.

В тот день, проходя по двору в полдень, юный денди повстречал Герэ и огорошил его дружеским: «Ну что, как дела?» Морис, мальчишка из бухгалтерии, тот самый, что радовался приступам ярости Герэ, рассмеялся при виде ошеломленной физиономии бухгалтера.

– А знаете, месье Герэ, почему Самсон-младший к вам так расположен? Это из-за Мошана…

– Из-за Мошана?

Поистине Герэ ничего не понимал. Разумеется, сам он вел последние недели весьма странный образ жизни, однако завод оставался в его глазах неприступной твердыней и воплощал собой Государство.

– Ну да, из-за Мошана. Тот на вас, понятно, нажаловался, да только Самсону-младшему, и рассказал ему о… (клерк покраснел, опустил глаза) о вашей хозяйке… – выговорил он наконец тихо. – Он сказал, что эта женщина старше вас и… что вы, стало быть, ненормальный. А у Самсона-младшего любовница сорока пяти лет… вот Мошан и влип. А еще метил на место Лё Идё – тот на пенсию собирается…

История эта позабавила Герэ, но он и не подумал рассказать ее Марии. Все, что было связано с заводом, наводило на нее скуку. Зато садик…

Вечерами он обычно мчался домой и помогал ей рыхлить землю, но в тот день он застал Марию уже в саду. Заметив его и собаку, она только помахала рукой, а он с одного беглого взгляда понял, что лучше ее не трогать. Он копал уже минут десять, когда она его окликнула.

– Послушай, я тебе не сказала, у меня письмо от Жильбера. Парень из Марселя с деньгами будет здесь через месяц.

– Ах, вот оно что… – протянул Герэ, выпрямляясь и потирая спину. – Стало быть, через месяц? Получается, – добавил он, смеясь, – тебе недолго придется наслаждаться цветами… (И он указал на торчащие там-сям из земли росточки.) Недельку полюбуешься – и все тут!

Она не отвечала и, казалось, думала о чем-то другом.

– Так, может, хватит? – сказал он, ободренный ее молчанием. – Бесполезное занятие. Цветочки эти мы с собой не возьмем…

– А я как раз только то и люблю, что бесполезно, – отрезала она сухо. – Не нравится – не копай, никто тебя не заставляет.

Она вонзила лопату в землю, а Герэ, пожав плечами, собирался последовать ее примеру, но тут она снова обернулась к нему:

– Впрочем, ты прав. Цветы, они все чувствуют. Они понимают, когда их не любят. Ты их еще чего доброго погубишь. Съезди-ка лучше к Геррье за вином. Я забыла взять.

Герэ с облегчением вздохнул, отложил лопату, но для виду немного поспорил.

– Не знаю, чем это я могу погубить твои цветы, по-моему, они ко мне хорошо относятся.

– Вот как? Это с чего бы? – хмыкнула она.

Но он уже вскочил на мотоцикл и вылетел на дорогу. На повороте он чуть не сшиб мадам Руссо на мопеде – единственную из соседок, с кем Мария приветливо здоровалась. Бедняжка пронзительно завопила, тормозя и бешено нажимая на клаксон, затем выскочила на обочину и остановилась уже возле Марии, а Герэ между тем преспокойно умчался прочь.

– Ох, знаете, – сказала соседка, опуская ногу на землю, – ну и напугал же меня ваш жилец! До сих пор ноги трясутся…

– Дикий он, – коротко ответила Мария.

Утерев пот со лба, толстушка мадам Руссо мужественно стала усаживаться на седло.

– Дикий-то дикий, но славный паренек, – поправила она соседку. – Как он тут за вашими цветами ухаживал по утрам и вечерам, когда вы уезжали две недели назад. Я видела, как он поливал. Нет, не скажите, жилец неплохой. Ну, всего…

Она уехала, а Мария с лопатой в руке осталась стоять в полном изумлении. Она смотрела то на дорогу, по которой укатила одна и откуда должен был появиться другой, то на плащ Герэ, висевший на двери, то на цветы. Затем она неторопливо вытащила ноги из тяжелых деревянных сабо, в которых работала в саду, сняла с головы черный платок и вошла в дом.