Очаг вины - Татьяна Огородникова

Лысоватый мужчина, до сих пор казавшийся уверенным и непоколебимым, вдруг стушевался. Повисла неловкая минутная пауза. Для Генриха она означала несколько потерянных исследовательских минут. Для Бориса по кличке Мусорщик или просто Бо – так звали гостя свои – эти мгновения были равносильны поискам ответа на вопрос небезызвестного сына короля Лира.

Глубоко вздохнув и проведя потной ладонью по взмокшей лысине, мужчина, тщательно взвешивая каждое слово, начал говорить. Он не смотрел в глаза ученого, он упорно изучал советский паркет, который циклевали в последний раз лет сорок назад. Произнося фразы, от которых зависела его жизнь, Борис удивлялся тому, о чем он думает параллельно. В какой-то части мозга пролетали мысли о паркете, который нуждался в реставрации и дальнейшем уходе. Тут же Бо горестно рассуждал, что время жизни деревянной доски намного превышает срок, отпущенный земным долгожителям. А при соответствующем обращении обыкновенное дерево может пережить несколько людских поколений. Деревянное раздумье не мешало излагать мысли:

– Я пришел к вам не с улицы. Ваш помощник Максим – сын моей соседки. Точнее, бывшей соседки. Теть Галя – она меня очень любила, ну, и любит. В детстве она мне часто помогала – пироги приносила, конфетами угощала, даже когда видела меня пьяным, покрывала и не рассказывала родителям. Пару раз после попоек приводила меня в нормальное состояние и доставляла домой, чтобы все тихо... Потом я ей помогал. Потому что жизнь стала трудной. В общем, чего там говорить, она мне почти как мать. А Максим ваш – как младший брат. Простите за ложь, но я не знаком с Мариной Львовной. Это Максим посоветовал воспользоваться ее авторитетом...

Генриху чем-то нравился пришелец. Неуверенность и словесная путаница свидетельствовали о его волнении, и обратиться в лабораторию его заставила крайняя нужда. Гость производил впечатление потерянного, но отнюдь не несчастного человека. Ученый стоял, прислонившись к столу и скрестив руки на груди.

– Так с чем вы пришли ко мне? И раз уж пришли, сообщите хотя бы свое имя! – сдерживая нетерпение, еще раз спросил ученый.

– Я сейчас попытаюсь объяснить... Да, Борис! Меня зовут Борис, – неуверенно продолжил гость, – но, наверное, надо начать с самого начала. – Он вопросительно посмотрел на Генриха. Тот кивнул, подбадривая посетителя.

Лысый робко спросил:

– Ну что, прямо с детства?

– Давайте с детства, – пожал плечами Генрих.

– Ну, с родителями у меня никогда не было гладких отношений. Отец пил, поэтому рано умер от инфаркта. А мама – божий человек, безответный. Я ее всерьез никогда не воспринимал, она была очень тихая, покладистая. И не могла быть другой, наверное, потому что иначе отец убил бы ее.

Генрих внимательно слушал. Он почувствовал симпатию к Борису, может быть оттого, что у них наметилось нечто общее – любовь к матерям. По ходу рассказа стало понятно, что Бо, несмотря на титанические усилия, так и не смог вырвать мать из ада проживания и служения алкоголику. Мать почему-то считала, что не может бросить опустившегося пьющего человека, потому что тот без нее погибнет. Хотя, по мнению сына, неизвестно было, кто кого раньше загонит в могилу. Он предпочел не разбираться в этом вопросе и, как только понял, что сможет заработать на жизнь, стал помогать матери денежными дотациями.

Сначала Генрих слушал посетителя из вежливости, но постепенно им овладело нетерпеливое, почти детское любопытство. Что же привело этого человека к нему в лабораторию?

Борис, немного откашлявшись, продолжал:

– Так вот, год назад врачи поставили мне диагноз. У меня опухоль. В мозгу. – Дальше каждое слово протискивалось из гортани Бориса с огромным трудом. Он по-прежнему сидел, уперев глаза в паркет. – Врачи сказали, что есть единственный шанс не превратиться в растение. Нужно делать сложнейшую операцию. Но результат будет ясен только спустя несколько месяцев. Прогнозируемый успех – 50 на 50. Никто ничего не гарантирует. – Борис еще раз нервно провел ладонью по голове. – Нет, не подумайте, я не трус, тем более теперь, когда я привык к этому. Она – моя девочка, – неловко попытался пошутить пришелец, – уже давно со мной живет. Не мешает мне работать, даже стимулирует как-то... Но иногда я ее чувствую. – Пришелец замолчал.

Генрих застыл в раздумье. Он всегда имел дело с подопытными животными, которых исследователи между собой называли «материалом», иногда с пациентами, подписавшими добровольное согласие на эксперимент... Но чтобы человек специально отыскал его, в период, когда деятельность лаборатории можно было считать законченной... Генрих почувствовал сладковатое дуновение энергии перемен. Он знал, как это пахнет. Боясь спугнуть волшебные флюиды, ученый замер.

Борис, собравшись, вернулся к повествованию:

– Так вот, когда я думаю о ней как об отдельном злобном маленьком животном, с которым невозможно ни договориться, ни подкупить, ни выманить из норы никакими привадами, я впадаю в панику. Тогда я пью. Это бывает редко. В один из таких дней я завалился к Гале – ну, к моей теть Гале, – и все ей рассказал. Как раз Макс был дома. Он и посоветовал мне прийти к вам.

Лысый снова затаился, словно анализируя, достаточно ли этого рассказа для того, чтобы Генрих понял, зачем он явился. Уловив некоторую недосказанность, он спохватился:

– Понимаете, я могу договориться со всеми. У меня много – очень много денег. Огромный бизнес. Мое второе имя – Мусорщик. Я владею свалками и заводами по переработке. Тысячи людей работают на меня, я – щедрый и строгий хозяин. Все создал своим умом и руками. У меня нет семьи, потому что за меня с моей малышкой не пойдет даже проводница поезда дальнего следования, нет партнеров и друзей, с которыми мне пришлось бы что-то делить. Я невероятно богат и успешен. Но я не могу договориться с ней, с моей малышкой. Она сжирает мою голову, мой мозг. И я знаю – она победит. Если, конечно, не произойдет чуда. А Макс сказал, что вы и есть тот человек, который может сотворить чудо. Вот. – Он вздохнул и впервые за весь рассказ посмотрел на Генриха. – Сделайте чудо. Со мной...

Генрих не проявил ожидаемой реакции. Он произнес всего одну фразу:

– А почему, собственно, вы с Максом решили, что я – волшебник?

Борис вдруг сделался очень серьезным, взгляд его стал строг и прям. Лицо вмиг постарело лет на десять, уголки рта опустились. Казалось, он устал бороться, и его тело демонстрировало эту усталость, когда хозяин отпускал рычаги управления.

– Макс не говорил, что вы – волшебник, – тихим голосом ответил гость. – Он просто сказал, что если и есть человек, который возьмется за решение моего вопроса, то это – вы. А Максу я просто верю, потому что он любит меня как брата – родного брата. – Он помолчал. – Вот и все.

В кабинете советского образца повисла томительная пауза, которую могло взорвать всего одно короткое слово. От этого слова зависела жизнь человека. В этот миг Мусорщик почти физически ощущал, как в воздухе происходит предательское колебание чашек весов между «да» и «нет».

Генрих уже давно принял решение, поэтому сейчас думал о том, как профессионально и безразлично милый растерянный человек по имени Борис Мусорщик окрестил ситуацию: решение моего вопроса. Вот как, оказывается, называется чудо с другой стороны.