Наивно. Супер - Эрленд Лу

Бёрре доволен тем, как он провел этот день.

Я дал ему денежку, чтобы было что бросить в его новую копилку.

На мой вопрос, зачем ему шампунь с хной, он ответил: «Чтобы подарить маме».

И я вижу, как он доволен этим приобретением.

Сейчас Бёрре спит.

Он совсем устал. Мы заигрались с ним в машинки, и он лег гораздо позднее положенного часа.

Я дал ему выиграть.

А потом мы еще играли в слова. Нужно было сказать первое слово, какое придет тебе в голову. Очень быстро.

Я-то думал, что, если я сказал «солнце», Бёрре скажет «лето», но тут что-то не заладилось. Бёрре все время говорил «какашки». Что бы я ни говорил, он на все отзывался: «Какашки». И ужасно хохотал, так что не мог остановиться.

Но сейчас он наконец-то заснул.

Я сходил наверх в квартиру моего брата и отправил в Америку факс.

Я написал ему: «Вольво. Жми на педаль – и полный вперед! Никаких сомнений! И пусть всегда светит солнце!»

Потом я достал себе свитер.

Сейчас я сижу на балконе в квартире у Бёрре и попиваю джин с тоником. У его родителей целый шкаф, набитый разными бутылками.

Когда я выпью достаточно, чтобы набраться храбрости, то продолжу чтение этой темной книги, в которой говорится о времени.

И вот я уже читаю.

Поль пишет об Эйнштейне.

Я понял, что Эйнштейн мой друг.

По словам Поля, из его теории каким-то образом следует, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. Это одно из следствий теории относительности. Я, конечно, не представляю себе, как это должно получаться в действительности, но это и не важно. Чихал я на то, как это получается! Главное, что, прочитав это, я почувствовал некоторое облегчение.

Я подливаю себе джину с тоником и читаю дальше.

Я добрался до места, где сказано, что специалисты (бог весть, кто они такие) до сих пор не пришли к единому мнению о том, что представляет собой время. Это подогрело мой интерес. Одни хотят раз и навсегда ввести единое определение своего рода универсального времени, которое служило бы для измерения происходящих изменений, другие же требуют объявить саму концепцию времени утратившей силу и отменить время, признав несуществующим. Мы можем по-прежнему пользоваться часами. Мы можем продолжать мерить изменения в секундах, часах и годах, но сама идея времени как явления, которое существует в природе, неприемлема. Все мои симпатии на стороне последних. И я по мере сил и возможностей готов лоббировать их требования, чтобы эта точка зрения одержала верх.

Все это увлекает меня больше и больше.

Сложности моего собственного существования как бы отодвигаются.

Я вижу их в перспективе.

Надо бы сделать перспективу доступным лекарством, которое можно купить за деньги и вводить внутривенно.

Поль не робеет перед великими вопросами.

Вот он уже пишет о вечности.

Главное, что нужно знать о вечности, пишет Поль, – это то, что она не сводится к большим числам.

Вечность – это не просто что-то гигантское и непостижимо огромное. Если космос располагает безграничными запасами времени, это не просто означает что может произойти все, что угодно. Это означает, что когда-нибудь действительно произойдет. Независимо от того, насколько мала вероятность и сколько на это потребуется времени, рано или поздно это все равно станет реальностью.

Значит, если я буду жить вечно, то я совершу все что задумаю, увижу все что должно случиться.

Но это было бы интересно только при условии, что мой мозг способен вместить бесконечное множество мыслей.

В чем я, честно сказать, сомневаюсь.

Я откладываю книгу в сторону, и начинаю соображать, могу ли я что-то придумать.

Что-нибудь новенькое. Безразлично что.

Я закрываю глаза и делаю несколько глотков из бокала.

Сначала мне ни о чем определенном не думается, потом я начинаю думать о Лизе.

Пожалуй, в каком-то смысле это новая мысль.

Она держится прочно.

Потом прибавляются новые картинки. Комбайна и морского берега. Затем какая-то рыба. Не знаю, можно ли это назвать мыслями, но это во всяком случае что-то новенькое.

Я начинаю сомневаться, что у меня хватило бы фантазии для вечной жизни.

Теперь Поль приступает к самому главному.

По его словам, все указывает на то, что у Вселенной была начальная точка и что, следовательно, когда-нибудь наступит конец.

Все, что мы знаем, говорит Поль, когда-нибудь исчезнет.

Вот что у него сказано. Вследствие Большого Взрыва Вселенная расширяется во всех направлениях. Центробежная сила, которая вызывает ее расширение, обладает огромной мощью, однако некоторые признаки указывают на то, что в один прекрасный день сила тяготения перевесит ее действие.

Тогда центробежное движение остановится, и тогда звезды и галактики и все, что там еще есть, начнут снова сближаться. Начнется движение вспять, и все кончится полным коллапсом.

Поль называет это the Big Crunch[4].

И после этого уже не будет происходить ни черта. Точно так же как было до Большого Взрыва (the Big Bang), когда тоже ничего не происходило по той причине, что до него не было никакого прошлого, в котором что-нибудь могло бы происходить.

Возможно, Вселенная начнет сужаться уже через сто миллиардов лет, однако может просуществовать и миллиард миллиардов лет.

А когда это начнется, у нас будет впереди еще столько же лет, чтобы собрать вещички и приготовиться к исходу.

Эти числа просто прелесть!

Что до чисел, тут Полю и черт не брат.

В этой книге он называет, например, такое число, которое представляет собой единицу с несколькими миллионами нулей. Это там, где речь идет о расстоянии, выраженном в световых годах, до какого-то небесного тела или не помню какой там системы, которая находится совсем не там, где расположена наша Солнечная система.

Он упоминает также о расчетах, согласно которым общее число галактик во Вселенной, очевидно, приближается к десяти миллиардам и в каждой из них имеется примерно сто миллиардов звезд, сходных по величине с нашим Солнцем.

Эти числа настолько невероятны, что у меня заметно улучшается настроение.

Уж больно круто все выходит!

Мне кажется, Поль тоже это чувствует.

Ведь как я ни старайся, я тут ничего не могу ни прибавить, ни убавить. От меня так мало зависит.