Эдит Пиаф - Николай Надеждин

Но она сама не принимала помощи. Ни от кого. Привыкшая выбираться из всех жизненных невзгод, Эдит полагала, что выкарабкается сама. Но лишь все глубже погружалась в бездну безумия.

Она пила. Пила страшно и безудержно. Вино она запивала дорогим коньяком, а коньяк – абсентом.

Однажды друзья уговорили Эдит дать слово не пить. А она имела обыкновение выполнять свои обещания… И что же она сделала? Заявила, что слово дано в Париже, и, следовательно, в других городах не действует. После чего села на бельгийский экспресс, уехала в Брюссель, где накачала себя спиртным до бесчувствия.

Однажды в пьяном угаре она угодила в психиатрическую лечебницу с диагнозом «белая горячка». Алкогольный кошмар продолжался до конца дней, то угасая, то разгораясь вновь.

Впрочем, вскоре пришла другая, еще более страшная беда – морфий.

Эдит Пиаф на записи песни. 1938 год.

А затем были две автокатастрофы. Пиаф сильно разбилась на автомобиле, причем вторая авария случилась тогда, когда Эдит еще не оправилась от первой.

Она угодила в больницу с тяжелейшими травмами. В первой аварии она повредила лицо. Разлетевшиеся осколки лобового стекла оставили на лице глубокие незаживающие раны. Вторая авария закончилась переломом руки и ребер.

И в этот момент Пиаф проявила незаурядное мужество. Она очень тяжело страдала – боли были невыносимыми. Рука срасталась неправильно, кость пришлось ломать и сращивать заново. Нестерпимо болели ребра. Но Пиаф не стонала, не жаловалась, только сжав зубы терпела.

Наблюдать ее страдания было невыносимо даже врачам. И они решились на уколы морфия. В результате из больницы вышла Пиаф-наркоманка…

Чтобы убрать с лица шрамы и рубцы, оставшиеся после автокатастрофы, Эдит принимала курс лицевого массажа. Она полулежала в кресле и, пока врач массировал ее лицо, беззаботно с ним болтала о всякой всячине. Доктор продолжал массаж и вдруг заметил, что его руки стали розовыми от крови, а затем и багрово-красными. Он остановился и сказал:

– То, что я делаю с вами, ужасно. Вам надо отдохнуть.

– Продолжайте, доктор, – ответила Пиаф, – я умею не замечать физическую боль.

Она презирала страдания. Относилась к ним так, словно их не существовало.

Кадр из фильма «Жизнь в розовом цвете». 2007 год.

После невыносимой боли наступило время наркотического бреда.

Каждый наркоман приходит к зависимости своим путем. Путь Пиаф пролегал через физические и моральные страдания. Морфий дал ей иллюзию беспамятства, позволил забыть и боль утраты Марселя, и свое невыносимое одиночество… Но при этом она никогда не была одна!

Кости срослись и уже не болели. Но навалилась другая мучительная напасть – артрит. Лекарство от боли она уже знала – морфий.

Болезнь быстро прогрессировала. Пиаф уже не узнавала близких, гнала всех прочь и постоянно увеличивала дозу. Один раз после приема особо большой порции наркотика она обезумела. Шагнула к распахнутому окну…

Что было в ее бедной голове в тот момент? Какие виделись картины? Может, она хотела взлететь, как настоящий воробей, имя которого носила полжизни? Может, у нее возникла мысль покончить все разом и окончательно освободиться от преследовавших ее бед?

В последний момент ее остановила подруга Маргерит Моно. Пиаф осталась жива… И наступило просветление. И Эдит сказала себе: хватит. От наркотической зависимости надо избавиться любой ценой. Она должна пройти этот путь до самого конца.

Пиаф собрала волю в кулак и отправилась в психиатрическую клинику, чтобы навсегда прервать это падение в зловещую бездну.

Концерт Эдит Пиаф в концертном зале «Олимпия». Париж. 1960 год.

Морфий, как и любой сильнодействующий наркотик, действует наверняка – лишая человека рассудка и воли…

Тот трагический день Маргерит Моно не забудет до конца своих дней.

Пиаф лежала в забытьи на кушетке. Рука ее с исколотыми венами бессильно свесилась на пол. Маргерит хлопотала на кухне – решила сварить бульон, чтобы отпоить Эдит горячей жидкостью, привести ее в чувство и хотя бы чем-нибудь покормить. Пиаф третьи сутки ничего не ела, только пила и принимала морфий.

Внезапно Моно услышала звон распахнувшегося окна. Встревоженная, она бросилась в комнату, где в беспамятстве лежала Эдит.

Но Пиаф была на ногах. Ее шатало из стороны в сторону. Она раскинула руки и, запрокинув голову, хрипло засмеялась. Ее речь было трудно разобрать. Из горла неслась полупесня, полумонолог.

– О, Марсель! – разобрала, наконец, Моно. – Это ты, любимый. Я знаю, это ты… Почему ты сердишься? Не сердись. Я немного пьяна, но не настолько, чтобы ты разлюбил меня. Ведь ты же меня не разлюбил? – И Эдит снова расхохоталась.

Рождение новой песни Эдит.

– Эдит! – испуганно закричала Маргерит.

Но Пиаф не обращала на нее никакого внимания. Она медленно, пошатываясь, направилась к распахнутому окну.

Ветер вытянул шторы наружу и полоскал их, словно темные траурные знамена. Внизу шумела парижская улица. Сигналили автомобили. Слышался невнятный гомон толпы прохожих.

– Я иду к тебе! – воскликнула Пиаф. – Мы будем вместе, Марсель!

Моно бросилась к певице. На ходу споткнулась, едва не упала. Но все же ухватила ее за руку и развернула.

Пиаф выругалась. А Маргерит, рыдая, обняла ее и прижала к груди…

– Что со мной? – спросила Пиаф сутки спустя, уже находясь в больничной палате.

– Все хорошо, все хорошо, – успокоил ее доктор, а сам подумал: «Ты всего лишь едва не убила себя».

Даже в наши дни, когда изобретены чудодейственные лекарства, избавление от наркотической зависимости занимает годы и проходит очень тяжело. А в те времена лечение было одно – полная изоляция.

Суть лечения заключалась в том, что пациента помещали в комнату с зарешеченными окнами и регулярно вкалывали наркотик, постепенно уменьшая дозу. Когда инъекции прекращались, начинались муки ломки. Пациента привязывали ремнями к кровати, дожидаясь окончания ломки.