Дикие лошади. У любой истории есть начало - Джаннетт Уоллс

Потом закончилась война. Однажды вскоре после того, как мне исполнилось 18 лет, приехал мистер Макинтош и сообщил мне, что солдаты возвращаются домой, и женщин в городах увольняют, освобождая места ветеранам войны. Многие из этих женщин имеют дипломы учителя, и им нужна работа. Кроме того, некоторые из солдат тоже работали учителями. Макинтош сказал, что слышал много лестных отзывов о моей работе, но я так и не окончила восемь классов и не имела диплома преподавателя, а штат Аризона должен в первую очередь трудоустроить граждан, которые сражались за нашу страну.

«Значит, меня увольняют?» — спросила я.

«К сожалению, твои услуги нам больше не понадобятся».

Я молча уставилась на рыбу-инспектора. Я подозревала, что подобное может рано или поздно случиться, но все равно чувствовала, словно у меня земля ушла из-под ног. Я знала, что была хорошей учительницей. Я любила эту работу, и мне даже нравилось путешествовать из одного богом забытого места в другое, где некому было преподавать. Я прекрасно понимала, что мы обязаны помочь возвращающимся домой солдатам. Но в то же время я не дурака валяла, а учила этих диких и необразованных детей и поэтому чувствовала несправедливость в словах человека-рыбы о том, что у меня не хватает квалификации делать то, чем я занималась последние четыре года.

Инспектор Макинтош, судя по всему, прекрасно понял мои мысли. «Ты сильная и молодая девушка, — сказал он. — Найди себе мужа, например, одного из возвращающихся с фронта солдат, и все в твоей жизни будет в порядке».

Казалось, что возвращение на ранчо Кейси заняло в два раза меньше времени, чем путешествие в Ред Лейк. Наверное, это всегда так, когда едешь домой по уже знакомой местности. Единственное приключение, которое со мной произошло, была встреча с гремучей змеей, которая ночью забралась под лежащее на земле седло. Но я даже не успела достать пистолет, как змея стремительно уползла, устрашающе гремя своей погремушкой. Еще я впервые в жизни увидела самолет. Мы с Пятнистой двигались на запад в районе руин Хомолови, бывшим когда-то поселением предков племени индейцев хопи, как я вдруг услышала в небе звук мотора. Я посмотрела вверх и увидела красный биплан, летевший на восток всего в паре сотен метров над землей.

Пятнистая начала волноваться от странного звука, но я заставила ее стоять смирно, сняла шляпу и помахала приближающемуся аэроплану. Пилот в ответ покачал крыльями, а пролетая над нами, высунулся из кабины и помахал рукой. Я пустила Пятнистую галопом за улетающим самолетом, громко крича и размахивая шляпой. Я даже не знаю, что и зачем я кричала, настолько была тогда возбуждена.

Я никогда в жизни не видела такой диковины, как самолет. Мне было удивительно, что он не падает с неба, и тогда у меня возник момент «Эврика!» Я поняла, что означает слово «самолет». В буквальном смысле это значит объект, который сам летит по воздуху.

Эх, как мне хотелось поделиться своим наблюдением с учениками. Но учеников у меня не было, и делиться своими мыслями было не с кем.

Я не была дома четыре года, потому что путешествие на ранчо Кейси было очень долгим. Говорят, когда возвращаешься туда, где ты вырос, все кажется меньше. Именно такие чувства я и испытала, когда доехала до ранчо. Не знаю, чем объясняется этот феномен памяти — тем, что я сама выросла, или тем, что в воспоминаниях все предметы и события кажутся больше, чем в действительности. А может быть, благодаря всему вместе.

Во время своего отсутствия я регулярно, раз в неделю, писала домой письма и получала в ответ длинные письма от папы, который многословно излагал свое мнение о политических событиях, но мало рассказывал о происходящем на ранчо. Если честно, я немного волновалась о том, как на ранчо идут дела. Однако внешне все было в порядке: дома побелены, ограда в порядке, у дома появилась новая пристройка, а огромная поленница колотых дров была аккуратно сложена на крыльце под навесом. Перед крыльцом появилась клумба, на которой росли подсолнухи и мальва.

Когда я подъехала к дому, во дворе стояла Лупе и мыла горшок. Она громко закричала, и все выбежали из дома и из сараев. Было много счастливых слез, и мы долго обнимались. Папа повторял: «Ты уехала девочкой, а вернулась женщиной». У родителей в волосах появились седые пряди, Бастер раздался вширь и отпустил усы, а Хелен превратилась в высокую шестнадцатилетнюю красавицу.

Бастер и Дороти поженились за год до моего возвращения. Они жили в новом крыле дома, и очень скоро я поняла, что именно Дороти управляет всем хозяйством. Она курировала работу на кухне, иногда даже излишне жестко приказывая Лупе, и выдавала Бастеру, Апачи и даже маме, папе и Хелен задания на день. Мама жаловалась на то, что Дороти всеми командует, но я поняла, что в глубине души родители рады тому, что кто-то занимается тем, что раньше делала я.

Мама очень волновалась по поводу Хелен, которая достигла возраста, когда девушки могут выходить замуж, была красавицей, но у нее не хватало силы воли и энергии. Мама считала, что у Хелен, возможно, неврастения — малопонятное для меня заболевание, от которого женщинам из богатых семей весь день хочется не вставать с дивана и держать на глазах мокрое полотенце. Хелен с радостью пекла пироги и делала рагу, но не любила работу, от которой пробивает пот и появляются мозоли на руках. Не будем забывать, что большинство фермеров и жителей ранчо в районе Рио Хондо искали жен, которые умеют не только готовить и убираться в доме, но в состоянии помочь загонять и клеймить скот, а также управлять телегой. Мама считала, что Хелен надо отправить в школу сестер Лоретто, в надежде на то, что там она научится хорошим манерам и сможет встретить в Санта-Фе мужа. Однако Дороти придерживалась мнения о том, что доходы от ранчо надо вкладывать в хозяйство, а также приобретение оборудования и машин, которые обрабатывают и собирают урожай. Сама Хелен говорила только о том, что мечтает переехать в Лос-Анджелес и стать киноактрисой.

Однажды утром через несколько дней после моего возвращения мы завтракали. Мама поставила на стол чайник с чаем. За годы жизни в Аризоне я пристрастилась к кофе, но папа не позволял пить ничего крепче чая.

После того, как убрали со стола, мы с папой вышли на крыльцо. «Ну что, ты готова вернуться к работе в загоне для скота? — спросил он. — У меня появилась пара новых кобылиц, которых надо объездить. Я уверен, что у тебя это прекрасно получится».

«Не знаю, папа».

«Я не верю своим ушам! Ты же наездница!»

«Здесь теперь Дороти главная, поэтому не уверена, что мне здесь место».

«Перестань говорить глупости. Ты же родная кровь, а она жена моего сына. Твое место здесь».

Но у меня не было в этом уверенности. Даже если бы здесь и нашлось для меня место, это не была та жизнь, о которой я мечтала. Тот самолет, который я увидела над руинами Хомолови, заставил меня глубоко задуматься. Кроме того, за время жизни в Аризоне я видела достаточно автомобилей, и это навело меня на мысль о том, что у дилижанса и лошадей уже нет будущего.

«Папа, а ты не хочешь купить себе автомобиль?» — спросила я.