Точно как на небесах - Джулия Куин

Однако господский дом в графском поместье оказался великоват для таких упражнений, и на следующий день она чувствовала себя ужасно. Даже Дэниел поверил в искренность ее жалоб.

Слава Богу, эксперимент был поставлен в Уиппл-Хилле, а не в Фензморе. Сию чудовищных размеров обитель за один день и десять раз не обойдешь, не говоря уже о пятидесяти. Маркус на секунду задумался. Он точно не помнил, но, кажется, Гонория никогда не бывала в его доме. Да, пожалуй, что так. Отец не отличался гостеприимством, и Маркусу меньше всего на свете хотелось приглашать друзей в пустынный мавзолей своего детства.

Между тем минут через десять Гонория все-таки заскучала. И Маркус тоже заскучал, поскольку теперь она ровным счетом ничего не делала, просто сидела под деревом, подперев локти коленями, а подбородок – ладонями.

Но вот Маркус услышал чьи-то шаги. И она тоже услышала, потому что быстро вскочила на ноги, бросилась к ложной норе и засунула в нее ступню. Затем весьма неуклюже плюхнулась на землю и тут же постаралась принять наиболее изящную позу из тех, что в состоянии принять особа, чья нога втиснута в кротовую нору.

С полминуты она – в полной боевой готовности – напряженно прислушивалась, очевидно, дожидаясь, когда неизвестный любитель лесных прогулок подойдет достаточно близко, а потом на редкость убедительно вскрикнула.

Участие в домашних спектаклях явно сослужило ей хорошую службу. Не окажись Маркус случайным свидетелем маневров, предварявших «падение», ему бы и в голову не пришло усомниться в подлинности несчастного случая.

Теперь на сцене должно было вот-вот появиться новое действующее лицо.

Маркус ждал.

Ждал терпеливо.

Гонория тоже ждала. И тоже терпеливо. Вероятно, даже терпеливее, чем следовало бы. Ей стоило издать второй «крик боли» чуть раньше, она, очевидно, передержала паузу, потому что предполагаемый спаситель упорно не появлялся.

Третий – и последний – вскрик прозвучал уже не так достоверно. Он был испущен скорее для порядка. Зато следующее высказывание получилось весьма ярким.

– Тьфу, пропасть! – рявкнула Гонория, вытаскивая ногу из норы.

Маркус рассмеялся. Гонория ахнула:

– Кто здесь?

Он вышел из-за дерева.

Черт возьми, надо было вести себя потише. Ему вовсе не хотелось пугать ее.

– Маркус?

Он ограничился приветственным жестом. Вообще-то полагалось бы что-нибудь сказать, но она все еще лежала на земле и ее туфлю покрывал слой грязи. А лицо… О Господи, ему никогда не доводилось видеть ничего более забавного. Гонория выглядела одновременно разгневанной и смущенной и, кажется, не могла определить, какая из эмоций сильнее.

– Прекрати смеяться!

– Прости, – сказал он, не испытывая ни малейшего раскаяния.

Она уморительно свирепо сдвинула брови:

– Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу.

Он подошел и протянул ей руку. Для джентльмена вполне естественно предложить даме помощь.

Гонория прищурилась и воззрилась на него с нескрываемым недоверием.

– Точнее, я живу неподалеку, – поправился он. – Эта тропинка проходит примерно по границе земельных владений.

Она все же соизволила принять протянутую руку и, поднявшись на ноги, попыталась стряхнуть грязь с платья. Однако в лесу было довольно сыро, и мокрая земля кое-где намертво прилипла к ткани, что никак не улучшило настроения Гонории. В конце концов она оставила грязную юбку в покое и подняла глаза.

– И долго ты тут находишься?

Он улыбнулся:

– Дольше, чем тебе хотелось бы.

Она с досадой вздохнула.

– Надеюсь, ты не станешь распространяться о своих впечатлениях.

– Ни единым словом, – пообещал он. – И все-таки хотелось бы знать, кого именно ты подкарауливала.

Она криво усмехнулась:

– Оставь, пожалуйста. Ты последний из тех, кому я согласилась бы это сказать.

Он выгнул бровь:

– Действительно. Последний. Она молча сверлила его нетерпеливым взглядом.

– После королевы, после премьер-министра…

– Довольно! – Она подавила улыбку. – Если ты не возражаешь, я присяду.

– Ничего не имею против.

– Платье и так все перепачкано. Пятном больше, пятном меньше, какая разница? – Отыскав под деревом подходящее место, она села и насмешливо добавила: – Теперь ты должен заверить меня в том, что я свежа, как маргаритка.

– Ну, смотря какая маргаритка.

Она окинула его до смешного скептическим взором. Знакомым Маркусу вот уже… Сколько лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Но только сейчас он впервые задумался о том, что ни одна женщина, кроме нее, не говорила с ним искренне, с разумной долей здорового сарказма.

Потому-то он и ненавидел лондонские сезоны. При встрече с ним светские дамы притворно улыбались и старались угодить ему каждой фразой.

Да и джентльмены тоже.

Знали бы они, как ошибаются! Ему претили улыбки льстецов. Он не желал, чтобы ему почтительно внимали. И терпеть не мог, когда его в высшей степени обыкновенный, ничем не примечательный жилет воспевали, словно шедевр портновского искусства.

С отъездом Дэниела у него не осталось по-настоящему близких друзей. А про семейные связи и говорить нечего. Ему понадобилось бы углубиться в собственную родословную на добрых четыре колена, чтобы отыскать общего предка с кем-нибудь из ныне живущих людей. Он был единственным ребенком единственного ребенка. Холройды не отличались плодовитостью.

Впрочем, размышления о плодовитости Холройдов можно оставить на потом. В данный момент перед ним сидела Гонория – усталая и печальная. Маркус прислонился к дереву и спросил:

– Значит, брикстенский прием не оправдал твоих радужных надежд?

Она посмотрела на него удивленно.

– В своем трогательном письме ты так просила меня не портить тебе удовольствие, – напомнил он.

– Я просто предупредила, что тебе будет невыносимо скучно.

– Отчего же? Я мог бы неплохо провести время, – возразил он, хотя они оба знали, что это неправда.

Она снова окинула его тем самым саркастическим взглядом.

– Представляю. Четыре незамужние девицы, столько же юных джентльменов из университета, мистер и миссис Ройл и ты. – Она выдержала небольшую паузу и для вящей убедительности добавила: – Да, еще, возможно, собака.

Он чуть улыбнулся:

– Я люблю собак.

Наградив его сдержанным смешком, она взяла сухую ветку и принялась рисовать на земле круги. Уныло опущенные плечи, грустный взгляд, пряди прямых волос, выбившиеся из прически… Во всем ее облике чувствовалась не только усталость, но и нечто такое, с чем Маркус категорически не желал мириться.