Тарзан и человек-лев - Эдгар Берроуз

– Я пойду один, – отрезал Орман. – Пешком один человек будет продвигаться быстрее, чем вся эта колонна машин, и быстрее, чем всадник на лошади, которому придется часто останавливаться и искать тропу.

– Но что может сделать один, черт возьми, если столкнется с отрядом этих ублюдков, – возразил О'Грейди. – Он лишь погубит себя, так как не сможет победить их в одиночку.

– А я и не собираюсь сражаться с ними, – ответил Орман. – Я завел девушек в эту глушь, не думая своей башкой, теперь же я намерен вывести их отсюда, немного пошевелив мозгами. Эти арабы делают все ради денег, я собираюсь предложить им выкуп больший, нежели они собираются получить за них.

О'Грейди почесал в затылке.

– Вероятно, ты прав, Том.

– Конечно, прав. Когда я буду в пути, вы должны выбраться отсюда. Идите к холмам Омвамви и дожидайтесь меня там. Там же вы сможете нанять новых носильщиков. Пошлите в Джиню гонца с посланием кинокомпании, в котором опишите все, что произошло, и попросите указаний на случай, если я не вернусь через тридцать дней.

– Но вы хотя бы позавтракайте перед уходом, – предложил Маркус.

– Да, пожалуй, – согласился Орман.

– Завтрак готов? – заорал О'Грейди.

– Сейчас несу, – донесся голос Шоти из палатки-кухни.

Орман торопливо пережевывал пищу, давая последние распоряжения О'Грейди. Закончив трапезу, он поднялся, взвалил на плечи рюкзак и взял винтовку.

– До встречи, ребята, – сказал он.

Все окружили Ормана, чтобы пожать ему руку и пожелать удачи. Билл Уэст поправлял лямки своего рюкзака. Орман взглянул на него.

– Ты не должен идти, Билл, – сказал он. – Это мое дело.

– Я пойду вместе с тобой, – ответил Билл.

– Я запрещаю тебе.

– Никто не может мне запретить, – возразил Билл, а потом добавил, стараясь не терять контроля над собой: – Ронда где-то там…

Тяжелые морщины разгладились на лице Ормана.

– Я не подумал об этом. Пошли! Два человека пересекли лагерь и вступили на тропу, по которой беглецы ушли на север.

Стенли Оброски еще никогда не встречал утро с таким воодушевлением. Наступающий день мог принести ему гибель, но она уже не так страшила его после кошмаров и страданий долгой ночи, которая наконец-то сменилась рассветом.

Веревки впились в тело, мускулы ныли от неподвижности и холода, Стенли проголодался и мучительно хотел пить. Насекомые тучей кружились над ним и немилосердно жалили.

Холод, голод, назойливые насекомые, а также крики танцующих дикарей и шум оргии лишили его сна.

И физические, и моральные силы Оброски были на исходе. Он чувствовал себя маленьким напуганным ребенком, и больше всего ему хотелось закричать и заплакать. Слезы выступили у него на глазах. Но в затуманенном мозгу вдруг вспыхнула мысль, что плач может обнаружить его страх, а страх есть проявление трусости. И Оброски не заплакал. Напротив, он нашел облегчение в ругани.

Его возня разбудила Квамуди, который мирно спал в привычной для себя обстановке.

Они разговорились, в основном о голоде и жажде, от которых одинаково страдали.

– Потребуй еды и питья, – предложил Оброски, – и кричи до тех пор, пока не принесут.

Квамуди решил, что это неплохая идея, и приступил к ее реализации. Результат не заставил себя долго ждать. Минут через пять один из стражников, спавших снаружи, проснулся и вошел в хижину.

В это время двое других пленников тоже проснулись и уселись на пол. Один из них сидел ближе к двери, чем его товарищ, поэтому он оказался первым на пути стражника, который не долго думая огрел его древком от копья по голове и по спине.

– Если еще будете шуметь, – прорычал охранник, – я вам языки поотрываю!

– Да, – резюмировал Оброски, – идея себя не оправдала.

– Что вы сказали, бвана? – переспросил Квамуди.

Утро сменилось полднем, а вся деревня еще спала. Дикари отсыпались после ночной оргии. Наконец показались женщины, которые принялись готовить завтрак.

Спустя час к хижине подошли воины. Они вытащили пленников наружу и поставили их на ноги, предварительно развязав веревки. Затем они повели узников к большой хижине в центре деревни. Это было жилище Рангулы, вождя бансуто.

Рангула восседал на низком стуле, установленном перед входом в хижину.

За его спиной толпились наиболее влиятельные члены племени, а по краям, образуя широкий полукруг, стояли остальные воины – тысячи дикарски разрисованных людей из многих деревень Бансуто.

Из дверного проема хижины за всем происходящим наблюдали жены вождя, а стая ребятишек вертелась у них под ногами.

Рангула взглянул на белого пленника из-под нахмуренных бровей и что-то сказал.

– Что он говорит, Квамуди? – спросил Оброски.

– Он интересуется, что вы делали в его стране.

– Передай ему, что мы только проходили через эту территорию, что мы друзья и что он должен отпустить нас.

Когда Квамуди перевел слова Оброски Рангуле, тот громко рассмеялся.

– Скажи белому человеку, что только вождь, более могучий, чем Рангула, вправе говорить ему слово «должен», но на свете нет вождя более могучего, чем Рангула.

Он на секунду задумался и затем добавил:

– Белый человек будет убит, как и все его люди. Он был бы убит еще вчера, если бы не был таким большим и сильным.

– Он потеряет свою силу, если его не будут кормить и поить, – сказал Квамуди. – Никто из нас не пойдет вам на пользу, если вы будете морить нас голодом и не давать воды.

Рангула задумался над словами Квамуди, посовещался со своими приближенными, затем поднялся и подошел к Оброски. Он пощупал рубашку белого человека, что-то приговаривая при этом, но особенно его поразили ботинки и брюки.

– Он требует, чтобы вы сняли свою одежду, бвана, – перевел Квамуди. – Он хочет забрать ее.

– Всю одежду? – переспросил Оброски.

– Да, бвана.

Измученный бессонницей, страданиями и страхом, Оброски полагал, что кроме пыток и смерти на его долю больше не выпадет других испытаний, но теперь мысль о наготе возбудила в нем новую волну страха. Цивилизованному человеку одежда придает уверенность, которую он теряет при раздевании.

Оброски не посмел отказаться.

– Скажи ему, что я не могу снять одежду с завязанными руками.

Квамуди перевел его слова, и Рангула приказал развязать Оброски руки.

Белый человек расстегнул рубашку и передал ее вождю. Затем тот указал на ботинки. Оброски сел на землю, медленно расшнуровал их и снял. Рангулу заинтересовали носки белого человека, которые вождь стащил собственноручно.