Купе смертников - Себастьян Жапризо

Сам Габер еще накануне вместе с Грацци занимался этим пареньком, так как речь шла о сыне муниципального советника из Ниццы. Засады были устроены в Сен-Жермен-де-Пре, в Латинском квартале, во всех аэропортах и на вокзалах. Он согласился: это, конечно, подлость, но что тут поделаешь? Они стали спускаться вниз, Грацци впереди, Габер следом за ним, покачивая головой с огорченным и понимающим видом.

В машине, которую вел Грацци, Жан Лу вытащил из кармана свою головоломку. Они проехали по набережной левого берега Сены по направлению к площади Альма.

— Что ты об этом думаешь?

— О чем?

— О Марселе.

Габер, не отрывая глаз от головоломки, ответил, что надо бы самим туда съездить, разузнать на месте. Доклад ни о чем еще не говорит, все это лишь болтовня.

— Этим ребятам, в общем-то, можно доверять, — возразил Грацци. — Раз они ничего не нашли, значит, там ничего и не было. Шеф уверяет, что все произошло в поезде.

Не стесняясь в выражениях, Габер в двух словах высказал все, что думает о шефе и на что годятся его идеи. Они въехали в туннель напротив парка Тюильри и вынырнули из него на красный свет. Грацци резко затормозил и достал носовой платок.

— Ты можешь себе представить типа, который встречается с женщиной раз в полгода, проводит с ней четыре ночи (он высморкался), затем они расстаются добрыми друзьями (он снова высморкался), и так до следующего приезда?

Жан Лу ответил, что прекрасно может это себе представить, тут нет ничего сложного. Грацци спрятал платок в карман, провел тыльной стороной руки под носом. И сказал, что никогда не встречался с женщинами подобным образом.

— Впрочем, я вообще-то знал не слишком много женщин. Женился в двадцать лет.

Жан Лу ответил, что сейчас не время рассказывать ему свою жизнь, вон зеленый свет уже загорелся. Машина тронулась. Над берегами Сены низко нависало небо, а под мостом Согласия стелился легкий туман.

— На сколько ты назначил прийти Риволани и той дамочке?

— На утро, — отозвался Габер. — Но могу заранее сказать, это пустое дело. Она ничего не знает, да и он знает не слишком много.

— А он помнит, кто еще находился в купе?

— Очень плохо. Говорит, что сразу заснул и ни на кого не обратил внимания. Но в общем его описания совпадают, если не считать пассажирки с верхней полки, Гароди. Он тоже ее не видел, эту Эвелину, и не знает, лежала ли она уже на своей полке, когда он уснул, или вошла в купе позже. Это может служить подтверждением как того, что сказала она, так и того, что сказал Кабур, на выбор.

— А как она выглядит?

— Только не как женщина, которая способна кого-то придушить.

Грацци заметил, что Жоржетта Тома тоже не похожа на женщину, которая встречается с мужчиной раз в полгода, проводит с ним несколько ночей, а в остальное время о нем и не вспоминает. Однако дело обстояло именно так.

— Откуда нам известно, что она о нем больше не вспоминала? — возразил Жан Лу. — На свете многое переменилось, патрон, с тех пор, когда тебе было двадцать, надо шагать в ногу со временем.

Было пять часов, когда они захлопнули за собой дверцы машины под окнами дома, где жила Эвелина Даррес, возле знака, запрещающего стоянку автомобилей. В конце узкой и тихой улицы они увидели как бы висящее в небе светло-желтое крыло дворца Шайо.

Дом был весьма респектабельный, добротный, на лестнице ни души, лифт работал.

— Нам еще повезло, — заметил Грацци.

Он чувствовал себя очень усталым, он устал от напряженных раздумий. Он никак не мог влезть в шкуру этой несчастной девицы, не понимал ее и даже не пытался понять. Допрашивать свидетелей, делать записи, быть простым трудягой-муравьем, который возвращается вечером домой, вот и все. Если дело затянется, за работу возьмутся другие муравьи. В конце концов они что-нибудь да раскопают, если будут трудиться вместе.

Пока лифт бесшумно и быстро поднимал их наверх, он смотрел на Габера, но тот не глядел на него: вероятно, думал о чем-то своем, о своей подружке или еще о чем-нибудь, — в общем, ему наплевать было на всю эту историю. Грацци завидовал ему, его недовольному виду, презрительной гримасе. Жан Лу никогда не станет муравьем, у него нет ни малейшего желания что-то раскапывать, ему не нужны ни продвижение по службе, ни указания начальства. Он поступил в полицию три или четыре года назад, потому что, как он сам говорил, его отец просто помешан на правительственной администрации, помешан до одури и к тому же упрям, и он, Жан Лу, подчинился, чтобы его оставили в покое. Его отец, должно быть, важная шишка в каком-нибудь министерстве, может, даже в Министерстве внутренних дел, а раз так, то он потихоньку протолкнет своего сынка.

Открыв дверцу лифта на четвертом этаже, Габер сказал, что надеется, что долго они здесь не задержатся. У него свидание на Елисейских Полях ровно в восемь, а если придется еще заезжать к Кабуру, ему никак не успеть.

Перед двухстворчатой дверью, уже позвонив, Габер аккуратно застегнул свое пальто на все пуговицы, пригладил ладонью волосы.

— А она какая? — спросил Грацци.

— Кто?

— Та, с которой у тебя вечером свидание.

— Ба, — успел произнести Жан Лу, — такая же малахольная, как и все остальные.

И дверь отворилась.

На Элиане Даррес был розовый халатик, на ногах — отороченные белым мехом розовые туфли без задника. Грацци полагал, что не знает ее, потому что имя актрисы ему ничего не говорило, но стоило ему ее увидеть, как он тут же узнал ее, потому что видел в добром десятке фильмов, где она исполняла небольшие, очень похожие друг на друга роли, вероятно, без слов, так как голос ее его удивил.

Высокий голос, очень жеманный, звучавший с какой-то неприятной игривостью, голос женщины, которая не знает, на что употребить свое время, у которой нет служанки, чтобы открыть посетителям дверь, но считающей своим долгом сказать, что у нее через десять минут назначена встреча и что в наши дни совершенно невозможно держать прислугу.

Они последовали за ней через маленькую переднюю, стены которой были выкрашены в розовый цвет, в розовую комнату, где на низеньких столиках горели электрические лампы. У нее были длинные обесцвеченные перекисью волосы, собранные в тяжелый узел на затылке, и когда она обернулась, чтобы указать им на кресла, они разглядели ее узкое лицо с большими темными глазами, лицо сорокапятилетней женщины, которая выглядит старше оттого, что желает казаться моложе, и портит себе кожу, злоупотребляя косметикой.

Элиана Даррес, чуть не потерявшая свою туфельку без задника у входа в гостиную, не успела отодвинуть подальше требующее ремонта кресло-то, что скрипело, оттого что треснула ножка.

И именно в это кресло, расстегнув пальто, опустился инспектор, которого звали то ли Грацио, то ли Грацино. Его товарищ, намного моложе его, с безразличным видом уселся на диван и спокойно вынул из кармана головоломку.