Обратный отсчет - Олекса Белобров

Хантер умолк. За окном уже серело, ломило виски, он чувствовал себя совершенно разбитым. От Афродиты это не укрылось.

— Тебе надо поспать, Саша. — Она заботливо поправила одеяло на загипсованной ноге, покоившейся на чем-то вроде подставки. — И все-таки я чувствую, что ты о чем-то умалчиваешь…

— Об этом — в другой раз, Галочка, ладно? — Хантер вздохнул. — Но и ты должна мне кое-что объяснить. Почему меня здесь держат? — Он жестом обвел полутемное пространство палаты интенсивной терапии. — Даже мне ясно, что состояние мое не настолько тяжелое и в реанимации никакой нужды нет…

— Это Владимир Иванович настоял. Чтобы Прошкин не дергал со своими «дознаниями». — Афродита поднялась и направилась к двери. — И чтобы замполит Воротынцев со своими «шефами» оставил тебя в покое… Отдыхай, Саша, силы тебе еще понадобятся!

Прикрыв за собой дверь, Афродита обернулась и послала воздушный поцелуй сквозь стекло.

Пробуждение оказалось малоприятным: снова капельница. Исколотая вена сопротивлялась, куда-то уходила, словно нарочно пряталась от осточертевшей иглы. Сестры из реанимации вертелись вокруг раненого, но что-то у них не ладилось. За окном стоял ясный день.

Тем временем дверь распахнулась и в палату впорхнула Афродита в своей обычной униформе, а не в реанимационном «скафандре».

— Что, Царевич, проснулся? — весело пропела она, не обращая внимания на удивленные взгляды коллег. — Ох и здоров же ты поспать! Знаешь, который час?

— Дело к обеду. — Царевич попытался улыбнуться, но вместо этого болезненно поморщился — игла в руке сестрички шевелилась под кожей, беспомощно нащупывая вену. — А что, я снова больше суток продрых?

— С биологическими часами в этот раз у тебя полный порядок, — успокоила Афродита. — Просто мы все еще побаиваемся, чтобы ты не уснул, как тогда. А ну, девочки, — она шагнула к сестричкам, все еще терзавшим Хантера, — дайте-ка я введу!

Секунда — и капля за каплей шустро побежали по тонкой прозрачной трубке в сосуды старшего лейтенанта.

— Ну вот!.. — удовлетворенно проговорила Афродита.

— Поглядывай, чтобы он сам тебе чего-нибудь не ввел, — ревниво буркнула медсестра неопределенного возраста, с кольцом на левой руке, покосившись на Афродиту.

— Занимайтесь, тетки, своим делом! — сухо отрезала Галка, мигом превращаясь в старшую сестру «травмы» — не последнего человека в госпитальной иерархии. — Языки распустили — хоть пол подметай! Что-что, а капельницу поставить как следует могли бы уже и научиться…

— Что за шум? — В палату заглянул подполковник Седой.

— Воспитательный момент, — покосившись на разведенку, ответила Афродита. — Ничего особенного.

— Ну-ну… — По лицу Седого ясно читалось, что он снова с похмелья и уже где-то успел «поправиться». — Вот тебе, казак, книженция, которую ты просил. — Подполковник извлек из-под халата потрепанную «Повесть о настоящем человеке» и протянул Лосю. — Для ампутантов эта повесть — первоклассное средство. С мощным реабилитационным эффектом. Так что сегодня переведем тебя в общую палату… А начальник твой, старший лейтенант Петренко, как я посмотрю, тоже обладает незаурядными терапевтическими способностями. — Начальник «травмы» расплылся в улыбке. — Будем возвращаться к жизни!

— Числится за ним такое, — улыбнулся Лось, — и матом шугануть может так, что уши завянут, и к душе прикоснуться…

— Между прочим, и его мы тоже сегодня переведем в другую палату, — сообщил Седой. — Причем не в шестую. — Он загадочно выдержал паузу.

— А куда же? — огорчился Хантер, успевший привязаться к своим «сокамерникам».

— По ходатайству комсомольской организации, — подполковник лукаво взглянул на старшую медсестру, — начальник госпиталя принял волевое решение — переселить тебя в так называемый «генеральский люкс». Там имеются телевизор, холодильник, ванная и туалет… — перечислял Седой достоинства своего отделения.

— Может, не стоит? — слабо запротестовал Хантер. — Куда нам, старшим лейтенантам без роду без племени, эдакие хоромы?

— Не выпендривайся, Александр Николаевич! — отрезал подполковник. — Был звонок из окружной политуправы. Наш ЧВС[21], генерал-лейтенант Полетаев, да продлит Аллах его дни, оказывается, тоже видел репортаж с твоим участием, и ему тут же доложили, мол, «тот самый Петренко» находится на излечении в нашем госпитале. Кроме того, он имеет намерение посетить ваше высочество вскоре после того, как закончится конференция. Вот так она, дружище, судьба поворачивается! — Он похлопал Хантера по плечу, зацепив штатив капельницы. — А твоих соседей мне, к сожалению, придется сегодня же выписать.

— Это еще почему? — изумился Александр. — Они же…

— Потому, — нахмурился Седой. — Прошкин «телегу» накатал на Игоря Васильевича и обоих майоров — якобы они непосредственно в палате номер шесть втоптали в грязь его офицерскую честь, вдобавок в присутствии младшего офицера. Начальник госпиталя не стал разбираться и распорядился всех выписать. Кроме тебя, разумеется, — усмехнулся он. — А Галина прямо с утра слетала к нему на прием и закатила целый «шкандаль» по поводу Прошкина. После чего наш генерал вызвал Прошку и битый час строгал стружку, — скаламбурил военврач.

— У нас, в Афгане, бригадир наш, полковник Ермолов, говорил иначе: «снимать эпидермис», — вспомнил Петренко.

Седой коротко хохотнул.

— Одним словом, сегодня же перебирайся в «генеральский люкс». Могу только порадоваться за тебя, дружище, потому что до тебя в этой палате, если мне не изменяет память, не лежал еще ни один не то что старший лейтенант, но даже подполковник!

— Ну что ж, спасибо! — кивнул Хантер, поймав многозначительный взгляд Афродиты. — Кто бы стал отказываться?

На самом деле его волной захлестнула радость. Он ответил девушке таким же откровенным взглядом, и она — пожалуй, впервые — не залилась краской смущения.

Через десять минут старлея уже перекидывали с каталки на широкую, как корабельная палуба, деревянную кровать в генеральской палате.

Апартаменты и в самом деле выглядели роскошно по сравнению со скромным убожеством обычных палат: светлые комнаты с широкими окнами, в которые со двора заглядывали густые старые липы. В первой располагались две кровати, полированный стол, громадный цветной телевизор «Электрон», приземистый журнальный столик, заваленный свежими газетами и журналами, и штук пять мягких стульев с гнутыми спинками.

Почетное место во второй комнате, которая, надо полагать, выполняла роль столовой, занимали два здоровенных плюшевых дивана и сервант со всевозможной посудой. В центре стоял обеденный стол на шесть персон, а по углам виднелись электрический самовар, кассетный магнитофон «Весна» и проигрыватель. В углу тихонько бормотал холодильник «Бирюса», а всю противоположную стену занимал трехстворчатый платяной шкаф. Слева мерцали начищенные рукоятки дубовых дверей, ведущих в туалет и ванную комнату.