Лион Измайлов - Лион Измайлов

class="p1">Причем что знаменательно. Первый, который вез Володьку на вокзал, ничего вспомнить не мог, кроме тридцати копеек. А второй, который вез Володьку от Казанского вокзала в аэропорт, вспомнил оба чемодана, и особенно тот, коричневый.

Он еще сказал, что сам мечтал о таком чемодане, но не знал, где он продается. И заметьте, что значит профессиональная память. Шофер через два месяца не только чемоданы вспомнил, но и усы вспомнил, и очки, и даже то, что от Володьки пахло итальянским вермутом.

Вот что значит профессионал.

А дальше следователь нашел и кассиршу, которая Володьке билет выписывала. Она тоже профессионалкой оказалась. Вспомнила человека, который ей «Аленку» подарил. Потому что за такую услугу, если хотите знать, ей в прошлом году один артист бутылку коньяка поставил, а этот, понимаешь, «Аленкой» ограничился. Короче, запомнила она и Володьку, и «Аленку», и Одессу.

Ну а там уж дело совсем простое было. Подняли корешки билетов и разыскали родственничка.

Надо сказать, что дядя очень удивился, когда вором Володька оказался. А Володька тоже расстроился, потому что не мог уже дяде очки втереть, не мог он ему сказать, что едет на Север работать.

И к неприятности с кражей добавилось еще огорчение, связанное с родственными чувствами, а именно с тем, что не смог Володька скрыть от дяди свое неэтичное поведение.

Потому что Володька по-своему очень любил своего дядю, о чем свидетельствует и его последнее слово на суде. Он так прямо и сказал в нем:

«Дядя, прошу вас, не обижайтесь на меня. Потому что я все равно люблю вас как родного, но ничего с собой поделать не мог. Не обижайтесь на меня, дорогой мой дядя. Я больше не буду».

Кавказская легенда

Быль

(Подражание Ф. Искандеру)

Черная, как вакса дяди Арбо, ночь опустилась на селение Чермет. Тучи заволокли луну и звезды. Но у юного абрека Кургуза была своя путеводная звезда. Она ярко освещала его непроходимый путь вот уже полмесяца. С тех пор как увидел он княгиню Ольгу Сурмилову в окружении блестящих офицеров преклонного возраста. Он увидел княгиню вдалеке у источника, слез с любимого коня и лег на землю. Кургуз пролежал в канаве до тех пор, пока не погас полдень, а у него не начался насморк. Потом Кургуз вскочил на коня и понесся в родной аул за носовым платком. Два дня он не выходил из покосившейся сакли, а когда вышел, в руках его темнел плоский булыжник. На булыжнике был выцарапан портрет незнакомки работы Крамского.

Его любимый конь, увидев портрет, громко заржал. Это был быстрый и умный конь. Полгода охотился за ним Кургуз, да так бы и остался ни с чем, если бы казаки не напились и не отдали коня в обмен за племянницу Кургуза и чемодан в придачу. С племянницей Кургуз расстался спокойно, все равно ее никто не брал замуж вот уже сорок два года, а чемодан было жалко. Чемодану не было и тридцати.

Его подарил дядя Арбо на рождение Кургуза, и чемодан был совершенно новый, деревянный, с коваными углами. Сундук, а не чемодан. Кургуз не успокоился до тех пор, пока не обменял чемодан на вторую племянницу, которую тоже никто не хотел брать замуж, но это совсем другая история. И вспоминать ее не хотелось.

Кургуз затосковал и два дня пил самодельное вино. Вино Кургуза славилось во всей округе своим плохим качеством. От него в жилах стыла кровь и волосы вставали дыбом.

Родственники собрались в сакле Кургуза и уговаривали его бросить это дело с княгиней. Но Кургуз был непреклонен и продолжал пить.

Тогда дядя Арбо стукнул сапожной щеткой по столу.

Эту щетку он вывез лет двадцать назад из Турции, когда возвращался из очередного набега на Индию.

Он стукнул щеткой по столу, и стол развалился на мелкие кусочки. Вот какая это была щетка. Стол развалился, а дядя Арбо сказал: «Надо обменять княгиню на третью племянницу».

Кургуз посмотрел на племянницу и покачал головой. Последней, самой красивой племяннице было шестьдесят два года, и обмен вряд ли мог состояться. А кроме того, неизвестно, согласится ли на это муж племянницы — дядя Кургуза. Муж тут же согласился, но Кургуз сказал:

— Нет, любимую племянницу не отдам, она мне дорога как память о ее сестрах и чемодане.

После этих слов Кургуз скинул с себя одежду, взял брюки дяди Арбо, старую шапку-ушанку, надел все это на себя. И поскакал к источнику. Оставив коня в укромном месте. Кургуз на карачках про-брался в поселок и сел на самом людном месте.

Мимо него проходили люди в нарядных платьях. Одни смеялись и разговаривали, другие только смеялись. Некоторые бросали в шапку Кургуза медяки величиной с пятак.

И наконец Кургуз дождался. Она появилась все в том же блестящем окружении. Правая рука Кургуза невольно потянулась к пистолету, спрятанному в лохмотьях, но Кургуз левой рукой схватил себя за правую и так сидел, стиснув руки, пока незнакомка не подошла к его шапке.

— Бедный, — сказала княгиня и бросила в шапку пятак. — Бедный, — повторила она, — такой красивый, такой молодой и уже нищий. Наверное, у него что-нибудь прострелено.

Офицеры, проходя мимо, тоже швыряли в шапку мелочь, а последний даже сказал тихо:

— Чтоб ты подавился моими трудовыми, бандюга.

Суставы Кургузовых рук хрустнули так, что офицер в испуге отскочил метра на два и побежал догонять остальных. Когда все они скрылись, Кургуз встал, выгреб из шапки мелочь и с презрением швырнул ее в карман, а заветный пятак сунул в рот. Уходя из поселка, он знал о своей мечте все: и то, что она богата, и то, что ей тридцать шесть лет, и то, что все ее три мужа умерли от тоски по ней. Кургуз ушел, унося с собой эти бесценные сведения, груду денег и заветный пятак, любовался его приглушенным ржавчиной блеском. На ночь он целовал пятак и засовывал его снова в рот.

На третье утро, когда Кургуз чуть не подавился во сне пятаком, он решил действовать. И вот теперь, после недельной подготовки, он сидел в засаде и ждал появления княгини. Два его верных кунака лежали поодаль,