Сибирская жуть-6. Дьявольское кольцо - Андрей Буровский

И чего только не случалось с ними, оскорбителями духов и богов! Некоторые, не очень страшные отступники, отделывались бытовыми несчастьями разного рода — например, срывались со скал или разбивались на машинах.

Некоторым, посерьезнее, по ночам, в собственной постели, откусывали пальцы и носы: некоторых злые духи ловили в лесу и съедали или ловили в дровяном сарае и перепиливали пополам; с некоторыми, поймав их в ванной, проделывали уж вовсе непристойные вещи.

Продукт цивилизации XX века, Бутаманов врал не будучи подкуплен или по природной склонности… А из высоких идейных соображений, из любви… даже не к реальному хакасскому этносу, когда-то пасшему баранов, а из любви к выдуманному хакасскому этносу, наделенному выдуманными качествами, действовал Бутаманов.

Бутаманов размышлял о связи хакасов с землей и о роде Орла, часть которого еще в палеолите переселилась в Америку и дала начало всем индейским племенам… О необъятной глубине и силе шаманизма, идущего еще из тех, из древних и прекрасных времен. Думал и о покровительстве богов и духов хакасам, которые ведут хакасский образ жизни.

Временами он словно бы слышал в ночной тишине голоса людей, от которых, как он верил, происходил. «Видишь барса? Видишь Бутамана с русским именем Виктор? Он такой же хягас из рода Орла, как и мы…»

От этих мыслей, от разыгравшегося воображения сладко щипало в носу, даже самые недостойные хакасы начинали казаться очень милыми, и наступало примирение со всеми неустройствами, безобразиями и превратностями жизни — и самого Бутаманова, и вообще всеми, какие только есть на свете.

Придуманные им самим голоса звучали с такой силой, что Бутаманов не сразу почувствовал еле слышный полушепот-полушелест за спиной:

— Виктор, тебя зовут предки…

Он и так чувствовал, что на него смотрят все 200 поколений рода Орла. Прошло несколько минут, пока до Бутаманова дошло — голос ему не мерещится. Тихий голосок и правда раздавался в кабинете…

Между стеллажом с современной иностранной литературой и монографиями по истории и археологии колыхалось нечто, оформляясь в человеческую фигуру…

— Ты кто?!

Вопрос был неумный. Но другого Бутаманов был не в силах придумать.

— Я Тигэ… Я предок твоего рода, Орла… Тебя зовут предки… Ты нужен, чтобы победить.

— Победить?! Но… кого победить?!

— Врагов, страшных врагов, хунну. Беда, Виктор, беда — хунну идут на племя хягас. Если они одолеют, племени хягас больше не станет. Хунну разорят все долины, уведут нас с собой, куда закатывается солнце. Оставшиеся будут держать их стремя, будут говорить на их языке… Виктор, если мы не победим, мы исчезнем. Наша история кончится.

Наш вождь погиб, Виктор, и мы не можем победить. Если ты уйдешь с нами, ты станешь вождем. Настоящим каганом племени хягас. Каганом, который разобьет хунну и спасет хягас.

Бутаманов заметил, что сама шаманка изменилась. Полупрозрачная, колышущаяся фигура как будто наливалась изнутри красками, густела. Очертания ее делались четче. Сейчас с ним говорила милая молодая женщина в коричневом длинном платье, с золотым кинжалом на боку.

И уже явственно слышный, вполголоса раздавался голос, лишенный бесплотности:

— У нас теперь нет кагана, вождя вождей… Каган погиб… Ты должен стать нашим вождем…

— Прямо сейчас? — разлепил губы Бутаманов.

— Ты должен прийти в полнолуние, в полночь. Прийти к двери. Я не могу взять тебя отсюда. Надо идти к двери. Дверь — на озере Туим. На восточном берегу озера, на склоне холма, растут две старые лиственницы. Там, под двумя корявыми лиственницами, — алтарь. Надо принести жертву. Шкуру черного барана надо сжечь в полночь на алтаре… Ты придешь? Если ты не придешь, мы все проклянем тебя…

— Я приду… — заверил Бутаманов.

Женщина улыбнулась… и стала таять, растворяться в воздухе, словно бы ее и не было.

К чести Бутаманова будь сказано — он не свалил беседу с Тигэ на причуды своей переутомленной психики. Воображение было у него достаточно богатым, а психика достаточно устойчивой. Нет, Бутаманов вовсе не усомнился в том, что действительно видел человека из другой эпохи и что его и впрямь, совершенно серьезно, зовут в племенные вожди.

И было чувство бесконечной гордости, что его туда зовут. Но и представить дело так, что безо всяких душевных терзаний, не задумавшись ни о чем, решался Бутаманов уйти в другую эпоху, воевать с хунну, было бы глупой неправдой.

Был и примитивный страх — оказаться вне своей, какой-никакой, а понятной, знакомой эпохи. В числе всего прочего — и без стократ ругаемого, на все корки проклинаемого… и такого полезного прогресса. Без газет, журналов, автомобилей, центрального отопления… без возможности, наконец, вести привычный образ жизни. Сын и внук учителей, Бутаманов был уже третьим поколением рода Орла, добывавшим пропитание далеко не скотоводством, не охотой и не рыбной ловлей.

Было удовольствие от того, что его слова, его мнения подтверждаются. Из дали времен соплеменники тянулись к нему, хотели его общества, считали его своим… И это было стократ важнее выдуманных страстей про злых духов, откусывавших носы и уши тем, кто читает книги русских или спит с русскими женщинами.

Одновременно Виктор Бутаманов представил себя в той эпохе и впервые за всю свою жизнь испытал сильный страх заболеть — антибиотиков тоже не будет. Даже если взять с собой, запас быстро иссякнет. Да и сердце покалывает… пока редко, но ведь с каждым годом покалывать будет все чаще…

Было и гордое чувство избранничества. Он, один из многих, удостаивался великой чести… Нет, не только чести стать вождем вождей. Но именно его избрали из множества людей разных времен. Он — самый подходящий для решения задач своего племени… едва ли не для спасения сородичей под кривыми саблями хунну.

Бутаманов гордился павшим на него выбором… И сомневался в его верности. Все люди сомневаются в себе, в своих талантах и способностях. Тем более должен сомневаться в себе тот, кого почтили доверием чрезвычайным, отметили как личность необыкновенную, на кого возложили миссию исключительную.

Был и вульгарный страх — не суметь жить в племенном обществе. Профессиональный этнограф, Витя Бутаманов знал прекрасно: говорить и писать о древнем величии рода Орла — это одно. Совсем другое было самому его крепить. И совсем непростое это дело для современного человека — жить по законам родового общества.

Было нежелание оказываться самому в одной эпохе, а дочь оставлять в эпохе совсем иной — и из отцовской любви (из того, что Бутаманов в ней, по ослиному упрямству, не желал признаваться, не вытекало, что самой любви тоже не было), и в силу ответственности — 15-летней девочке явно рано было начинать жить без папы.

Но ведь само значение в жизни Бутаманова какой-то презренной дочери, и видение ее еще не взрослой ясно показывало, скажем обтекаемо… относительность его собственной готовности… да и способности жить пресловутой «хакасской жизнью».