Сим-Сим, откройся! - Инна Туголукова

В пустом маленьком баре было сумрачно и тихо. Барменша деликатно скрылась в подсобке. Ирина Львовна молчала, ждала, когда Сима успокоится, но не удержалась, спросила:

— Этот человек возле больницы… Это из-за него?

— Да он не человек, а самый настоящий козел, — вспыхнула Сима. — Жаль только, что я это слишком поздно поняла. А теперь, если бы и заплакала, то лишь от радости, что больше никогда его не увижу. Он тут абсолютно ни при чем! Он даже не воспоминание, а так, обрывок сна, от которого утром неловко: вроде ты нормальная, а вот привиделось же такое… — Она вздохнула и покачала головой, будто удивляясь самой себе. — А ведь совсем недавно он был для меня самым главным! А сейчас даже думать противно…

Вот что это? — подалась она к Ирине Львовне. — Разве не странно? Такие чувства, такие муки, и вдруг все проходит или вообще обращается в свою противоположность! Значит, и с Протасовым так будет? Помучаюсь немного и забуду? И появится кто-то третий, десятый! И с ними тоже закипят страсти и утихнут? Или я любить не умею? Или что-то во мне не так, если все от меня уходят?..

— Ты сказала: Протасов?

— Я сказала? — удивилась Сима. — А кто это? Я и думать о нем забыла…

Она нервно хлебнула сока, закашлялась и рассердилась, тщетно пытаясь продолжить гневную тираду.

Ирина Львовна взглянула на ее покрасневшее несчастное лицо, похлопала по спине. «Неужели Володя? Не может быть!»

— А мы с Петром Алексеевичем думали, что вы подружились… Сима! — Она тронула ее за руку. — Что случилось? Расскажи мне. Вы поссорились?

— Как можно поссориться с человеком, с которым не имеешь ничего общего?! Мы… — она шмыгнула носом и неожиданно для самой себя перешла на другую тональность, — мы так много обо всем говорили, и мне казалось, понимали друг друга. И я все ему о себе рассказала. Наверное, не надо было этого делать. Потому что он-то мне о себе не сказал ничего! И что я за дура такая! Устроила душевный стриптиз абсолютно ему ненужный, неинтересный. А он для меня так и остался загадкой. У него мама, случайно, не во Владивостоке живет?

— Нет, он москвич. Из хорошей семьи. Петр Алексеевич работал с Володиным дедом и отца его знает. Что он сделал, Сима? Чем он тебя обидел?

— Да вот тем, наверное, и обидел, что ничего не сделал, — невесело усмехнулась Сима. — Нет-нет, вы не подумайте, ничего такого. Никаких к нему претензий. Просто мне показалось… — Она посмотрела в глаза своей визави и решилась озвучить то, в чем не хотела признаться даже себе: — Просто я в него влюбилась. А он уехал. Сразу, как только понял, что это произошло.

— Ну ты ведь не знаешь причину его отъезда…

— Но ведь и этот вариант исключать нельзя!

— Нельзя, — согласилась Ирина Львовна. — Но он же не единственный. Мало ли какие обстоятельства вынудили его уехать именно в этот момент. И тогда, если твои ощущения верные, он вернется! Не надо терять надежду!

— О нет! — саркастически засмеялась Сима. — На надежду я больше не уповаю! Финита ля комедиа! Ну а если где-то сдохнет медведь и он действительно вернется… Так это будет моя партия!..

Следственная бригада занялась обвинительным заключением, и у Протасова наконец-то появилась долгожданная передышка. Он оформил двухнедельный отпуск и вылетел в Сочи.

Удивительно, но память хранила мельчайшие подробности каждой его встречи с Симой. Начиная с той, самой первой, нелепой, когда он заподозрил ее бог знает в чем и потом еще долго чурался, рассматривая все слова и поступки через обманную призму недоверия.

Но самым главным воспоминанием были ее глаза в тот последний вечер в больнице, когда он сообщил, что уезжает.

Он уже тогда понимал, что его влекут к ней не только благодарность, сожаление о недавнем недоброжелательстве и сострадание, но и совсем другие чувства, и она эти чувства разделяет и ждет от него определенных слов и действий, и он уже готов был эти действия совершить и сказать эти слова, но произнес совсем другие: «Завтра я уезжаю!» И увидел, как два бездонных омута, эти зовущие глаза Евы, только что отведавшей запретный плод, вдруг расширились непониманием и подернулись такой отчаянной болью, что он осекся, дернулся все исправить! Но слово было уже произнесено…

Остаться он не мог. Взятые в парке молодцы оказались мелкой сошкой. Их показания только дополнили общую картину. Протасова интересовала рыбка покрупнее. И за то время, что Сима провела в больнице, они выловили эту рыбку! Да что там скромничать — акул! Теперь предстояло не менее сложное — довести дело до суда и раздать всем сестрам по серьгам. Но это уже без него. Свою часть работы он выполнил. И вот возвращается в Сочи…

Он пока не думал, что ей скажет и как она его встретит. Все равно все сложится иначе, чем он сейчас насочиняет. И не глупость ли он затеял? Наверное, глупость… Но по ее реакции он сразу все поймет. Что он, собственно, теряет? Если не суждено им быть вместе, лучше расстаться сразу, пока не прирос всей кожей…

…Вчера Протасов встретил Галю. Вышел из родительского подъезда и увидел ее черный «лексус», припаркованный вплотную к его машине.

Она с кошачьей грацией ступила на асфальт, тоже вся в черном: узкая юбка с разрезом почти до пояса, полупрозрачный блузон и вызывающе крупные гагаты в ушах.

— Сдай немного назад. Я не выеду…

Она прожгла его цыганскими непроницаемыми глазами.

— А мне насрать на тебя… — И хотела добавить еще что-то, страшное, но сдержалась, презрительно скривив ярко-красные губы.

Володя давно жил отдельно от родителей в двухкомнатной квартире на улице Барболина в Сокольниках. В холостяцкой берлоге, как говорила мама.

Спартанское жилище одинокого мужчины. Ничего лишнего: огромный шкаф-купе, письменный стол, книги, компьютер, диван и телевизор — вот и весь джентльменский набор. Правда, кухне могла бы позавидовать любая хозяйка, даже самая привередливая.

Но Галя хозяйкой не была, ни привередливой, ни какой другой. Хотя ключи от квартиры имела. Ни разу не взяла в руки тряпку, не убрала постель, не вымыла посуду. Не постирала, не купила продуктов, не приготовила поесть… Да и могло ли ей прийти в голову нечто подобное? Этих пошлых проблем в ее жизни попросту не существовало. Дома трудилась прислуга, а здесь она была в гостях. Порядок, вкусная еда, выстиранная одежда, вычищенная обувь — все это казалось естественным, не требующим усилий. Просто было как солнечный свет, как воздух…

Да и когда бы она стала этим заниматься? С утра до вечера как белка в колесе: массаж, парикмахерская, фитнес-клуб, шопинг, презентации, просмотры, поездки. Ну и, наконец, личная жизнь…

Володе в ней отводилось немалое место. Но восемь лет! За это время остынут любые чувства, даже самые горячие. И не то чтобы она его разлюбила. Ушла острота ощущений. Как с Гукасовым: и бросить жалко, и никаких эмоций. Ну или почти никаких. Во всяком случае, ничего похожего на то, что творилось с ними вначале. А она цыганка! В ней кровь играет, бурлит, клокочет! И вокруг так много мужчин — красивых, страстных, сильных…