Торпедой - пли! - Петр Заспа

— Берлин прекрасный город. Из-за него стоит вывернуться наизнанку. Здесь вы рискуете быть подстреленным французскими партизанами или просидеть в этой дыре до пенсии, так и не сдвинувшись ни на шаг с места. А там у вас будут рост и перспектива. Сейчас у нас с вами общее дело, но от его результата ваше будущее зависит больше, чем мое.

Сан Саныч с удивлением смотрел на скопившуюся за несколько лет стопу газет. Он даже и представить не мог, что когда-то от них может быть хоть какой-то толк. Флотская газета «На страже Заполярья», среди всех слоев военных моряков именуемая не иначе как «На страже захолустья», оказалась вдруг бесценным кладом информации. Вооружившись ножницами, Сан Саныч вырезал статьи, где хоть как-то упоминалось о Второй мировой войне. И хотя большая часть газетной писанины взахлеб рассказывала о подвигах советских моряков в таком виде, что получалось, будто немцы, стоя в очереди, только и мечтали — когда же советский торпедный катер или лодка снизойдет до них и выпустит, наконец, по ним торпеду. Единственная польза от этих опусов заключалась в том, что можно было хотя бы узнать дату и сам факт события. Но встречались и серьезные исторические исследования. Чувствуя руку солидного историка, Сан Саныч с головой уходил в чтение повестей о растерзанных полярных конвоях, немецких подводных лодках, безнаказанно патрулировавших берега Баренцева моря, воздушных боях, щедро усыпавших своими жертвами весь Кольский полуостров. Увлекшись, он не замечал, как летело время. Наконец, вдоволь надышавшись газетной пылью и почувствовав, что уже ничего не соображает, Сан Саныч ощутил себя не меньше чем доцентом исторических наук и решил теперь проэкзаменовать экипаж на предмет знаний о войне. Общая картина не порадовала. Матросы с легкостью называли улицы гарнизона, но то, что они названы именами героев войны, для них стало откровением. А один из мичманов даже начал спорить, утверждая, что улица Видяева названа так потому, что с нее виден далекий полуостров Рыбачий, а о каком-то герое-подводнике он и слышать не слыхивал. Но даже в этой куче серости были исключения. Когда он поговорил с невысоким и тощеньким матросом по фамилии Рябинин, с оттопыренными ушами и нашивкой седьмой БЧ на груди, замполит почувствовал, что они объясняются на одном языке, но при этом Сан Санычу еще читать и читать умных книг, чтобы сравниться с ним по знаниям. Прихватив с собой папку с вырезками и исторически подкованного матроса, замполит двинулся на центральный пост к командиру.

— Не помешаем? — осторожно спросил он, увидев командира, беседующего с профессором.

— Что у тебя? — недовольно спросил Дмитрий Николаевич.

— Да вот, хотел похвастаться проделанной работой, — Сан Саныч бросил на стол пухлую папку с газетными вырезками. — Так сказать — накропал! Не знаю только, зачем это нам? А вот еще наш самородок — матрос Рябинин. Давай, расскажи командиру, что ты мне рассказывал.

Замполит вытолкнул скромного матроса, больше похожего на хрупкого подростка, только что перешедшего в старший класс школы.

— У меня дед воевал, — смущенно начал Рябинин.

— Да? — без особого энтузиазма спросил командир. — Где?

— Он был матросом на танкере «Азербайджан» и в конвое PQ-17 шел из Исландии в Россию.

— Вот как? И что?

— В танкер попала торпеда, но экипаж сумел заделать пробоину и дойти до Архангельска, — уже смелее продолжил Рябинин. — Мой дед погиб тогда при взрыве. У нас дома есть альбом с его фотографиями. Папа даже встречался с теми из экипажа, кто еще жив и помнит деда. Он мне много рассказывал об этом конвое. Тогда из тридцати четырех кораблей лишь десять смогли дойти в Россию.

— Ну что ж, Рябинин, правильные у тебя родители, и ты молодец, что деда не забываешь.

Дмитрий Николаевич повернулся к профессору, собираясь продолжить прерванный разговор.

— Ты погоди, командир! — вмешался замполит. — Ты послушай, что он о немецком флоте знает. Не молчи, Рябинин. Повтори, что ты мне о подводных лодках рассказывал. Давай, давай!

— Немецкие лодки были лучшими за всю войну. Никто из других стран не смог превзойти их по качеству.

— Да? — поднял брови Дмитрий Николаевич, удивленный таким непатриотичным заявлением.

— Да, товарищ командир. Лодки седьмой и девятой серии без последствий могли погружаться на глубину до двухсот пятидесяти метров, а иногда проваливались и до трехсот и оставались целы. А наши, да и английские, могли рассчитывать лишь на семьдесят метров.

— Как тебя зовут, Рябинин? — спросил командир.

— Александр.

— Ну что же, Саша. А об их вооружении что можешь рассказать?

— Соответствовало лодкам. В начале войны у торпед было много дефектов, но уже к сорок первому году с этим справились. Орудия калибром 88 и 105 миллиметров, благодаря отличной оптике, могли без промаха стрелять по кораблям на расстоянии до трех километров.

— Да, Саша, интересные вещи ты рассказываешь, и мы с тобой еще обязательно побеседуем. Если хорошо знаешь противника, то в бою это уже половина победы. Ты иди, а я еще тебя вызову.

Сан Саныч проводил Рябинина задумчивым взглядом и обратился к Дмитрию Николаевичу:

— Погоди, командир! С кем это ты воевать собрался?

— Всякое может случиться.

— А я все голову ломаю — зачем тебе все эти статейки о войне? Командир, это не наша война! Одно дело на учениях, за синих или за красных, и совсем другое, когда на голову настоящие бомбы посыпятся.

— Замполит, не изображай из себя овцу в волчьей шкуре. Здесь мы сила!

— Нет, командир. На любой лом найдется другой лом. А ты отвечаешь за сто жизней, и за мою в том числе.

— Успокойся, Сан Саныч. Хочешь не хочешь, но в стороне мы остаться не сможем. Ты еще не все знаешь. Расскажите, профессор.

— Товарищ командир прав. Как это ни невероятно, но я согласен с тем, что переброс во времени произошел в момент нахождения нашей лодки в возбужденном поле, сгенерированном разнесенными излучателями. Возможно, мы и смогли бы запустить обратный процесс, но для этого нужно специальное оборудование, а оно осталось в нашем времени.

— А как же те ящики?! Как же твой мальчик, профессор?! — давление ударило в голову Сан Санычу, и он прошипел: — Или казачок оказался засланным?

— Эти блоки — всего лишь десятая часть от всего комплекса, — ответил Михаил Иванович, виновато пожав плечами.

— Ах ты яйцеголовый старый маразматик! Ну, сейчас я тебе скорлупу помну!

Сжав кулаки, замполит бросился на профессора.

— Не блажи ты, как баба! — успел перехватить его командир. — Что случилось, то случилось. Теперь нужно думать — как выжить. Ты правильно сказал — за спиной у нас сотня жизней!

— Ах! Теперь мы уже выживаем! Еще минуту назад мы были силой, теперь мы уже выживаем. Быстро ты прозрел, командир. Так о какой войне ты говоришь?