Открывая дверь в прошлое. О любви, счастье и стране, которой больше нет на карте - Наталья Игоревна Ковалёва

двадцати шести-двадцати семи. Они остановились у входа, обводя взглядом бар и слегка задерживаясь глазами на каждом посетителе мужского пола. И в то же время казалось, что они демонстрируют всем себя. Поверьте, там было что демонстрировать. Одеты они были не просто с «иголочки», а шикарно. Идеальные фигуры подчёркивали дорогие, со вкусом подобранные наряды, стройные ноги в элегантных лодочках на высоких каблуках казались немыслимой длины. Они были безупречно ухожены: невероятно чистая кожа лица, которая буквально светилась. В макияже ничего лишнего и кричащего, в причёске волосок к волоску. Прекрасные холёные руки, тонкие музыкальные пальцы, грациозно играющие сигаретой. У каждой были просто потрясающие глаза, точнее, взгляд – томный и в то же время безразличный к окружающим. И этот отрешённый взгляд прекрасных глаз просто бил наповал мужчин всех национальностей. Эти три дивы производили очень сильное впечатление, от их женского начала и, главное, чувства собственного достоинства, с которым они себя держали, просто взрывался разум. Первыми пали французы. Один из них подошёл к молодой женщине, стоящей справа, и дурашливо опустился перед ней на колени, забыв, что он потомок великого Наполеона. Она ему что-то прошептала, точнее, нежно пропела, и они вдвоём вышли из бара.

Рита с Лёлькой, до этого чувствовавшие себя уверенно и комфортно после такого обильного мужского внимания со стороны французов и двух выпитых коктейлей, вдруг ощутили себя по сравнению с этими женщинами маленькими девочками, до сих пор играющими в песочнице.

– Кто они? – Рита повернулась к Рубену. Он что-то прошептал ей на ухо и поспешно встал со стула, чтобы преградить дорогу Клаусу, который как зачарованный стал двигаться в сторону заветного столика, за которым расположились, оставшись вдвоём, великолепные гостьи.

– А Клаус наш куда? – заволновалась Лёлька.

– Ну, куда-куда? Туда же! Сдаваться пошёл русской проститутке. Наверное, сейчас ещё крикнет: «Гитлер капут» и капитулирует, как Паулюс под Сталинградом.

Рита зло сощурила глаза. На Клауса у неё были свои планы, он же иностранец.

– Так они что, эти самые? Как такое возможно у нас, в СССР? – Лёлька в изумлении открыла рот и уставилась на сидящих за столиком женщин, которые произвели такой фурор в баре.

Она никогда не видела таких, а теперь, узнав, что они представители определённой профессии, просто не могла отвести глаз.

До скандальной повести В. Кунина и одноименного художественного фильма «Интердевочка», снятого по этому сюжету и всколыхнувшего советское общество, было ещё лет семь, да и перестройка не маячила на горизонте. А потому увиденное не могло не ошеломить подруг. Зато много позже, когда Рита и Лёлька смотрели тот самый фильм, они долго смеялись. При всём уважении к талантливым актрисам, сыгравшим главные роли, их персонажи, валютные проститутки, не выдерживали никакого сравнения с теми жрицами любви, которых подруги наблюдали в баре гостиницы «Интурист» в 70-е годы. Там, в «Интуристе», это был высший класс, если такое определение возможно для «ночных бабочек».

– Лёля, хватит пялиться, это неприлично. Они того не стоят. Пора отсюда выбираться. Поймаем такси и домой.

Рита чувствовала себя очень уставшей и злой. Не только Клаус был тому причиной, но и то, что, несмотря на свой статус, эти «жрицы любви» взяли верх над подругами в чисто женском соперничестве. Они были великолепны.

Гений импровизации

Музыка звучала всё громче и громче, проникая из фойе, где стояло единственное фортепиано, в коридоры московского институтского общежития и мешая спокойно спать его обитателям. Женя понимала, что пора остановиться, иначе она перебудит всех, и неприятностей не оберёшься. Но её пальцы, парящие над клавишами, жили своей жизнью, они не слушались пианистку, и музыка звучала и звучала, как отдельное от Жени, живое существо. Наконец затих последний аккорд, и уставшие руки бессильно упали на колени. В наступившей тишине Женя услышала шорох за спиной. Повернувшись на круглом вращающемся стульчике, она увидела своих подруг, Лену и Вику, заспанных, простоволосых, в халатах и тапочках, которые вышли в фойе из своей комнаты при первых же звуках музыки.

– Ну и что это было? – спросила Вика, прикрывая ладонью предательскую зевоту. – Что-то новенькое сочинила или так, импровизировала? Ты же у нас гений импровизации.

Лена, поправляя свои густые рыжие волосы, внимательно посмотрела на Женю.

– Что-то случилось? По-моему, ты не просто так перебудила всё общежитие такой бравурной музыкой.

– Девчонки! Дорогие мои подружки, – Женя вскочила со стульчика и обняла подруг. – Кирилл сделал мне предложение! – Она прижалась разгорячёнными щеками к их сонным лицам.

– Что? Не может быть! – одновременно воскликнули подруги, моментально выйдя из сонного состояния, в котором пребывали. А затем дружно в голос закричали на весь уже разбуженный до этого звуками музыки коридор общежития: – Ура! Ура!

Схватившись за руки, подруги со смехом помчались в свою комнату, не реагируя на возмущённые замечания полусонных соседей.

* * *

Вернёмся на несколько лет назад и заглянем в небольшой городок на юге России, где проживали наши героини. Местное музыкальное училище входило в тройку самых популярных учебных заведений города, туда стремились попасть представительницы в основном прекрасного пола. Не все они блистали музыкальным талантом, но по части красоты и моды равных им не было. Подруги Лена и Вика, студентки первого курса фортепианного отделения, нервно курили под лестницей бокового входа в училище, стараясь быть незамеченными. Тогда, в 70-х, курение считалось синонимом распущенности и величайшей крамолой для девушек. За это могли выгнать из комсомола, а значит, навсегда испортить репутацию. Поэтому девчонки курили, скрываясь от посторонних глаз.

– Вика, у тебя есть конфетка – зажевать? А то, боюсь, моя педагогиня учует запах и моим пожалуется. – Лена, высокая, рослая девушка с копной потрясающих рыжих волос, затушив сигарету, нервно искала что-то в сумочке. «Моими» Лена называла маму и бабушку (отца у девушки не было), которых очень не хотелось огорчать.

Вика протянула ей одну карамельную конфету «Дюшес», а вторую взяла себе.

– А мои родители уже смирились, – проговорила она, гоняя во рту конфету от одной щеки к другой. – Точнее, одна мама знает, её не проведёшь, а папе некогда, ему не до меня, он лётчик.

Она говорила о родителях с большой любовью, видно было, что в семье царит полное взаимопонимание. Вика достала из модной сумочки зеркальце и поправила свою короткую стрижку, которая удивительно шла к её карим глазам. Две милые ямочки на щеках очень кстати добавляли очарования миловидному личику. Как только девушки, приняв все меры предосторожности, вышли из своего «укрытия», к ним подскочила Нина, комсорг курса, худая, стильно одетая девушка.

– Где вы