Мост длиной в любовь - Энн Вулф

Грэм покачал головой.

— Нет, мисс Притчард. Виски нужно закусывать. И вообще запивать алкоголь вредно.

— Ну конечно, вы же в ответе за всех участников шоу, — вырвалось у меня.

Фэрроуз, как мне показалось, ничуть не обиделся на то, что я иронизировала над его собственными словами. Он залпом осушил половину своей порции виски и, поймав мой удивленный взгляд, объяснил:

— Я уже давно привык к этому напитку. Для меня виски что-то вроде лекарства. Как таблетки для Лилланда Тиглера.

— Скорее не таблетки, а микстура, — хмыкнула я и попыталась сделать еще один глоток обжигающей жидкости.

— Микстура, если хотите.

— И давно вы так лечитесь?

— Около трех лет.

— От чего, если не секрет? — полюбопытствовала я.

— Как и большинство — от одиночества. Вы ведь и сами говорили об этом сегодня…

— Да, и Карл Рэдклиф заявил, что я романтичная особа.

— А вы и есть романтичная особа, — без тени улыбки подтвердил Фэрроуз.

— Это вы тоже поняли по моему взгляду? — не без ехидства поинтересовалась я.

Грэм осушил оставшийся виски и внимательно на меня посмотрел.

— Это я понял еще тогда, когда увидел ваше тоскующее личико в самолете. Вы ведь кого-то оставили там, в другой жизни, не так ли, мисс Притчард?

На этот раз ему удалось смутить меня не на шутку. Я отхлебнула еще немного виски. На этот раз жидкость показалась мне не такой уж обжигающей, может быть оттого, что мое лицо горело, как картошка, извлеченная из печки.

— Значит, я не ошибся, — кивнул он.

— Какая разница, ошиблись вы или нет. Думаю, у каждого из нас есть свои тайны и совсем не обязательно посвящать в них первого встречного.

— Вы правы — необязательно. Да я ведь и не просил вас вываливать на меня душещипательную историю о неразделенной любви.

Очень даже разделенной, хотела ответить я, но сочла за благо перевести разговор в другое русло.

— Скажите, мистер Фэрроуз, — начала я, когда доктор разлил по стаканчикам вторую порцию виски, — у вас не возникало ощущения, что в замке… происходит что-то странное?

— Странное? — мрачно усмехнулся доктор. — Если бы я не успел немного вас узнать, то после этого вопроса счел бы вас бледной копией Лив Такер.

— С чего бы это? — недовольно посмотрела я на него. Его заявление — мягко говоря, невежливое — здорово меня задело.

— С того, что ответ на ваш вопрос очевиден. Само по себе реалити-шоу, в котором мы имели глупость принять участие, более чем странное.

— Это понятно, — отмахнулась я, затаив все же обиду на него за «бледную копию». — Но я сейчас говорю не о шоу, а о замке. Вы не замечали… — я запнулась, подбирая слова, — чего-нибудь необычного, иррационального.

— Иррационального? — снова усмехнулся он. — Разве только то, что для нас провели освещение везде, кроме коридоров замка. Если вы говорите о происшествии с Лилландом Тиглером, то, спешу вас разочаровать, в нем нет ничего иррационального: лунатизмом страдают не только в замках, мисс Притчард.

— Я в этом и не сомневалась, мистер Фэрроуз, — раздраженно заметила я. — Ладно, забудьте о моем вопросе.

Глаза Фэрроуза изучающе скользнули по моему лицу, и я поняла, что мне так просто не отделаться от этого на удивление любопытного типа.

— Забудьте? Нет, мисс Притчард, забывать я не умею. Зачем вообще говорить, если ты не запоминаешь слова, сказанные собеседником?

— А если собеседник сам хочет, чтобы о его словах забыли?

— Какой тогда смысл имели его откровения?

— Может быть, он признался в чем-то, но потом раскаялся в сделанном признании. — Наша беседа начала меня забавлять. Фэрроуза, похоже, тоже.

На его лице появилось блеклое подобие улыбки — пожалуй, впервые за все время нашего знакомства этот человек сделал попытку улыбнуться.

— Может быть, но не лучше ли хорошенько обдумать свое признание, нежели жалеть потом о сказанном?

— Вот поэтому я и не делаю никаких признаний, — вырвалось у меня.

— Но вы ведь хотели их сделать?

— Нет, — покачала я головой и отхлебнула виски. — Я не была уверена.

— Жаль, — без особого сожаления в голосе заметил Фэрроуз. — Кто знает, вдруг я смог бы оказаться вам полезен.

Я окинула мрачное лицо доктора беглым взглядом и остановилась на его глазах. Несмотря на спокойный и даже несколько безразличный тон, которым говорил со мной Грэм Фэрроуз, взгляд его был внимательным и серьезным. В нем не было ни тени того равнодушия, которое звучало в его голосе.

На секунду я даже подумала, что мне стоит рассказать ему обо всем, что я видела в стенах замка и на побережье, рассказать о том, что не только Лилланд Тиглер слышал голос, который заставил его подойти к окну. Но, честно говоря, я так и не решилась. Грэм Фэрроуз — и это следовало из всего нашего разговора — был закоренелым материалистом, и вся его помощь заключалась бы, скорее всего, в том, что он дал бы мне флакончик с таблетками, теми, которые назначил Лилланду.

Фэрроуз понял, что я спасовала, и не стал утомлять меня дальнейшими расспросами. Он снова сухо посоветовал мне не забывать о закуске, и не зря — от двух небольших порций виски я умудрилась порядочно захмелеть.

Не знаю, то ли хмель так сильно ударил мне в голову, то ли доктор и вправду оказался вовсе не таким уж тяжелым типом, каким я воображала, но дальнейшая наша беседа протекала если не в теплой, то по крайней мере не в напряженной обстановке.

Я бегло рассказала Грэму о себе: о том, что работаю учительницей младших классов в школе, о том, что детишки, мои ученики, любят меня настолько, что чуть было не отказались посещать занятия после того, как я заявила, что беру отпуск за свой счет на неопределенный срок.

Рассказала и о том, что у меня есть мать и бабушка. Что с первой у меня сложные отношения, а вторую я очень сильно люблю и больше всего сейчас скучаю именно по ней.

Рассказала о том, что я действительно одинока, что никогда не была замужем и даже не представляю себе, что это такое — жить с мужчиной.

Рассказала и о своем отце, с которым познакомилась лишь тогда, когда мне исполнилось восемнадцать. О том, как отвергла любую возможность общения с ним и заявила, что отец, осмелившийся показаться на глаза своей дочери только тогда, когда она повзрослела, мне не нужен.

Кое о чем я, разумеется, умолчала. Умолчала о глубочайшем чувстве вины из-за случившегося с моим отцом, умолчала о длительном и ни к чему не приведшем романе с Диком Хантоном, о нашем расставании, инициатором которого была я сама.

Мои откровения ничуть не покоробили Грэма Фэрроуза, не вызвали у него иронической усмешки. Он слушал меня внимательно, изредка кивал и почти не перебивал. Лучшего слушателя сложно было бы представить, но…