Цена ее жизни - Ли Чайлд

Кивнув, Милошевич запрокинул голову, испуская вздох. Увидел над прилавком объектив видеокамеры.

— Это еще что такое?

Кореянка, обернувшись, посмотрела в ту же сторону.

— Видеокамера наблюдения. На ней настояла страховая компания.

— Она работает?

— Разумеется. Страховая компания сказала, что без этого никак нельзя.

— Она включена постоянно? — продолжал Милошевич.

Кивнув, женщина хихикнула.

— Ну да. Она и сейчас записывает. И вы есть на ленте.

Милошевич взглянул на часы.

— Мне нужна кассета, снятая вчера. Немедленно.

Женщина снова запнулась. Милошевич вторично продемонстрировал значок.

— Этим делом занимается Федеральное бюро расследований. Мне нужна эта кассета, прямо сейчас, вы поняли?

Кивнув, женщина подняла руку, прося его подождать. Вышла в дверь в задней части помещения. Вернулась через некоторое время, принеся с собой запах химических реактивов и видеокассету.

— Но вы должны будете вернуть ее, хорошо? Страховая компания заставляет нас хранить их в течение месяца.

* * *

Милошевич сразу же отнес кассету в здание ФБР, и к половине девятого технические специалисты Бюро снова засуетились в зале совещаний на третьем этаже, подключая к обычному видеомагнитофону мониторы, установленные на длинном столе. Сначала перегорел какой-то предохранитель, потом нужный шнур оказался слишком коротким, поэтому компьютер пришлось переставлять ближе к видеомагнитофону. Наконец старший техник протянул Макграту пульт дистанционного управления и кивнул.

— Все работает, шеф.

Прогнав техников из зала, Макграт пригласил двоих агентов подсесть ближе к экрану. Мониторы были установлены лицом к окнам, поэтому агентам пришлось сесть к свету спиной. Однако никаких неудобств это причинить не могло, потому что в утренние часы солнце нещадно жарило противоположную сторону здания.

* * *

То же самое солнце, поднявшись над горизонтом в тысяче семистах двух милях от Чикаго, возвестило начало ясного утра. Парень знал, что оно взошло. Он слышал тихое потрескивание старого дерева, нагревающегося под жаркими лучами. Снаружи, снизу доносились приглушенные голоса. Голоса людей, начинающих новый день.

У него на руках не осталось ногтей. Парень нашел щель между двумя неплотно подогнанными досками. Просунул в нее ногти и потянул изо всех сил. Ногти оторвались один за другим. Доска даже не шелохнулась. Парень отступил в угол и свернулся в клубок на полу. Он облизал изуродованные пальцы, измазав рот кровью, словно ребенок, перепачкавшийся кремом с торта.

На лестнице послышались шаги. Высокий и тяжелый человек, легкая походка. Шаги остановились за дверью. Щелкнул замок. Дверь открылась. Парень увидел заказчика. Одутловатое лицо, два красных пятна на щеках.

— Ты все еще здесь.

Молодой плотник был словно парализован. Не в силах двигаться, не в силах говорить.

— Ты не смог выбраться отсюда.

Тишина в комнате нарушалась лишь медленным поскрипыванием деревянного каркаса, нагревающегося по мере того, как лучи утреннего солнца скользили по крыше.

— Итак, что нам теперь делать? — спросил заказчик.

Парень лишь безучастно смотрел перед собой. Не шелохнувшись. Вдруг заказчик улыбнулся, дружелюбно, ласково. Как будто удивляясь чему-то.

— Ты решил, я говорил серьезно? — мягко спросил он.

Парень заморгал. Медленно, с надеждой покачал головой.

— Ты ничего не слышишь? — спросил заказчик.

Парень прислушался. Услышал тихое потрескивание дерева, песнь лесных птиц, беззвучный шелест нагретого на солнце воздуха.

— Вы просто пошутили? — спросил он.

Его голос прозвучал сиплым хрипом. Облегчение, надежда и страх приклеили язык к пересохшему небу.

— Прислушайся хорошенько.

Парень прислушался. Скрипело дерево, пели птицы, вздыхал теплый воздух. Больше ничего не было слышно. Тишина. Вдруг парень услышал щелчок. И вой. Низкий, быстро повысившийся до знакомой, громкой ноты. Этот звук был ему хорошо знаком. Звук мощной дисковой пилы, работающей на максимальных оборотах.

— Ну а теперь ты что думаешь? — пронзительно взвизгнул заказчик.

Холли Джонсон была немного разочарована тем, как Ричер оценил стоимость ее гардероба. Он предположил, что у нее пятнадцать-двадцать нарядов, каждый стоимостью около четырехсот долларов, итого тысяч восемь на одежду. В действительности у Холли в гардеробе было тридцать четыре деловых костюма. Она проработала три года на Уолл-стрит. У нее было восемь тысяч в одной только обуви. Четыре сотни долларов она тратила на одну блузку, и то лишь когда здравый смысл подсказывал ей быть экономной.

Больше всего Холли любила Армани. У нее было тринадцать весенних костюмов этого модельера. В весенней одежде по меркам Милана в Чикаго можно было проходить все лето. Ну разве что в самую сильную августовскую жару Холли переходила на одежду от Мосчино, но в июне, июле и, если повезет, сентябре костюмы от Армани были как раз тем, что нужно. Свой любимый костюм темно-персикового цвета Холли купила в последний год работы на бирже. Какая-то загадочная итальянская смесь шелков. Раскроенная и сшитая людьми, чьи предки уже несколько сотен лет имели дело с тканями. Они смотрят на материал, оценивают его, разрезают, и он как-то сам собой принимает восхитительные мягкие формы. Затем они выставляют свое произведение на продажу, и его покупает молодая брокер с Уолл-стрит, которая носит его в течение двух лет. Именно оно надето на ней и сейчас, когда ее, уже агента ФБР, похитили среди бела дня на улице Чикаго. Костюм надет на ней и восемнадцать часов спустя, после бессонной ночи на грязной соломе в коровнике. Правда, сейчас он уже в таком виде, что Армани никогда бы не узнал в нем творение своих рук.

Трое похитителей, вернувшись, загнали грузовик задом в центральный проход коровника. Заперли ворота и исчезли. Холли рассудила, они отправились ночевать в дом. Ричер тихо спал в своем стойле, прикованный к ограждению, а она, не в силах заснуть, крутилась и металась на соломе, размышляя о нем.

Она чувствовала себя в ответе за его безопасность. Он был лишь случайным прохожим, оказавшимся замешанным в ее дела. Что бы ни готовило ей будущее, она обязательно должна позаботиться о нем. Это ее долг. Ричер тяжкой ответственность лег ей на плечи. И он лгал. Холли была абсолютно уверена в том, что он не вышибала из блюз-клуба. Семейство Джонсонов было тесно связано с армией. Вместе с отцом Холли провела на военных базах всю свою жизнь, вплоть до поступления в Йельский университет. Она знала армию. Знала военных. Холли сразу же почувствовала, что Ричер военный. Своим наметанным глазом она разглядела в нем солдата. И, самое главное, он вел себя как солдат. Вполне возможно, вышибала умеет отпирать отмычкой замки и словно обезьяна взбираться на стены, но даже если он это и сделает, в его движениях будет сквозить растерянность или, наоборот, бравада. У него это не получится так же естественно, как вдох и выдох. Ричер — молчаливый, сдержанный, физически подготовленный человек, натренированный сохранять сверхчеловеческое спокойствие. Вероятно, он лет на десять старше Холли, но ему еще меньше сорока. Рост около шести футов пяти дюймов, массивный, вес двести двадцать фунтов, голубые глаза, редеющие светлые волосы. Достаточно внушительный для того, чтобы работать вышибалой, и возраст у него достаточный для того, чтобы он успел повидать жизнь, и все же определенно он военный. Военный, выдающий себя за вышибалу из клуба. Но почему?