Таран и Недобитый Скальд - Анастасия Завозова

При виде меня количество слюней у мужика сразу убавлялось литра этак на два. Были и такие, что, завидев меня, сразу проходили мимо, сожалея об упущенной возможности приятно провести время. Но находились и истинные храбрецы, снимавшие шляпу и вступавшие с Ульянкой в разговор. Ульянка охотно соглашалась поговорить и плела мужику примерно следующее:

— Да, добрый сегодня денек, сударь… Солнышко, птички, все присутствует… Куда я иду? В деревню тут неподалеку… Да нет, сударь, это чучело — мой единокровный братец… Что? Говорите, непохож? Конечно, сейчас он в припадке (тут я начинала пускать слюни), а я нет, но когда мы с ним оба бьемся головой об пол, то жуть как похожи… Что ж вы побледнели, сударь? Мы не заразные, у нас вся деревня такая… Как, вы не знаете нашей деревни?! Это ж знаменитое место! Там еще баба мужика топором зарубила, расчленила и засолила в бочке… Правда, моей сестрой можно гордиться? Но она сейчас не практикует, чем-то шерифу не приглянулась, и он ее посадил. А солонину, гад, за милую душу жрал!… Что с вами, вам плохо? Да вы не бойтесь, я вас не зарублю… Топор шериф изъял из хозяйства, а без него у нас дело хуже идет. Братец мой, несмышленыш, еще на людей кидаться не научился. Целит в горло и вечно промазывает… Ой, по-моему, вы синеете! Эй, сударь, куда же вы?! Я думала, вы хотели познакомиться поближе…

После такого подробного рассказа о якобы нашем семействе все искатели приключений улепетывали от нас с такой скоростью, что наверняка поставили пару мировых рекордов.

Однажды, правда, мы нарвались на двух парней, которые явно не были расположены ставить мировые рекорды в беге по пересеченной местности. Но и тут нам удалось спастись. Дело в том, что Ульянке подошло время превращаться обратно в Улу… Так вот, когда парни, отпуская плоские шуточки по поводу Ульянкиной красоты, начали подбираться поближе к ней, в воздухе что-то бахнуло, засверкало, и прелестная полногрудая красавица превратилась в здоровенного рыжего мужика с грозно выкаченными глазами… и абсолютно голого. Правда, этого парни уже не видели. Они так резво рванули с места, что, наверное, побили рекорды по скорости всех своих предшественников.

Пока я тихо умирала от хохота, согнувшись пополам и держась за живот, Ула, ставший примерно одного цвета с перезрелой клубничкой, малиновым метеором исчез в ближайших кустах. Вышел он оттуда уже при полном параде — в штанишках и безрукавке. Я постепенно перестала икать, и мы продолжили наш путь.

Мощный запас еды, положенный матушкой Бруин, неуклонно таял, и я с тоской думала о том, как и где мне придется его пополнять. К тому же я отмахала столько километров, что мои ноги, казалось, вот-вот объявят сидячую забастовку. Правда, однажды мне повезло — какая-то добродушная тетка провезла меня пару миль на телеге. Но вот я почувствовала, что больше не смогу и шагу ступить, и с воплем свалилась в придорожные кусты.

Ула бело-голубым облачком летал вокруг и ныл:

— Полин, че, устала, да? Ну потерпи, еще чуть-чуть осталось… Ну давай сделаем привал, если хочешь!

Я демонстративно развязала мешок, выцарапала оттуда кусок хлеба с сыром и принялась мрачно его жевать, прикидывая, как бы лучше засветить Уле горбушкой в лоб. Но горбушку мне было жалко, да и Уле эта горбушка — что в лоб, что через лоб. Бесплотный он все-таки.

Пока я ела, Ула пристроился рядом, вытащил откуда-то из воздуха музыкальный инструмент наподобие арфы и, состроив вдохновенную рожицу, пару раз брякнул по струнам.

— Вот, — обрадовалась я. — Музыкальное сопровождение! Ну-ка, скальд, сбацай мне что-нибудь душевное. Типа “Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе…” — провыла я.

— Это я не умею, — потупился скальд. — У этой драпы слишком сложный стев.

— Чего?!!

— У этой песни слишком сложный припев, — пояснил Недобитый Скальд, перебирая струны своей бренчалки. — За свою недолгую жизнь я не овладел как следует искусством игры… Я пел простые песни о дружеских пирушках и славных битвах, о могучих воинах и прекрасных женщинах. А земли в иллюминаторе я не видел…

— Ну тогда давай что-нибудь живенькое, что умеешь, — благосклонно разрешила я. — Надо же узнать, за дело тебя Мудрая Гудрун придушила или ты просто ей в критический день под горячую руку попался…

Скальд зарделся и пообещал, что споет мне свою лучшую песню. За нее ему даже кинули тяжелую золотую деньгу… в лоб. В общем, я приготовилась к культурному продолжению вечера, а скальд, еще пару раз треснув по струнам для воодушевления, заголосил приятным гнусоватым тенорком:

Слушайте, вы,

Превышние роды,

Родные, не очень,

Все чьи-нибудь чада!

Коль просите, ладно,

Поведаю я

О воинах павших.

Их судьбах, как вспомню…

Чур, уговор, гнилые продукты

Держать при себе

До конца выступленья!

Хоть Недобитый я Скальд,

Но охота

Дожить до конца сей пирушки!

А если кто, сердобольный,

Мне медную денежку кинет,

То благодарственной одой

Того в поколеньях прославлю!

Ближе к делу, воины просят.

Топоры их остры

Ох, снесут черепок мне…

По дороге сельдей мое тело уйдет…

Ох, позор для семьи

И для славного Храфна-папаши!

Так о чем это я?

Ах, о битве…

Вот, кстати, славная бойня

Была на утесе в Нордмёре!

Много мужей сошлось злобных

С топорами острее зубов…

На утесе остались их кости.

А живым только я и уполз…

Подождите ворчать осуждающе

И кидать топоры в мою голову.

Это дед мой,

Торбьерн Скупердяй

Меня сунул в кусты и сказал:

“Запиши, что увидишь, сопливок!

А коль глаз не откроешь, выдумывай!”

Ох, и скор был дедок на расправу!

Ну и жаден старик был чрезмерно —

Не хотел настоящему скальду

Отвалить из большого кармана,

Паутиной, давно затянувшегося…

Ибо дед туда лазил по праздникам,

А какие тут праздники, братья?