Обратный отсчет - Пол А. Тот

В конце концов она превратила меня в мазохиста, который способен стерпеть даже Мэри, в злодея, способного бросить ее так, как я. Наверное, во все персидские пытки, которые я вынес от Азаль, вплетались колдовские заклятия на фарси. Я узнал значение слова «рогоносец» и чокнулся. Теперь возвращаюсь. Деннис, скорей всего, все-таки тюкнул меня молотком по башке.

Я остановился у ресторанчика, заказал крутые яйца. Официантка взглянула на меня так, словно я попросил черепашьих яиц. Надо было заказать яичницу всмятку в честь расползшихся в омлет мозгов.

Потом купил сигареты. Не случайно приметил винный магазин, поглазел на разнообразную отраву. Ром под солнцем, джин под луной, вино для успокоения, виски для буйства, водка для похмелья. А в перерывах пиво. Я немало выпил, работая на заводе, а иногда и после того. Когда у меня возникали жизненные проблемы, отравление служило отличной заменой.

– Чего желаете? – спросил продавец.

– Просто думаю.

– Тут не библиотека.

Я очутился на берегу алкогольной памяти, стоя на песке босыми ногами.

– Нет, ничего не надо.

Непросто было ехать по хайвею со сверкавшей на капоте надписью «ЖОПА». Семейство из трех человек, возвращавшееся домой из Диснейленда, потеряв счет на двухтысячной бутылке пива, заметило, принялось тыкать пальцами, мать закрыла рукой глаза ребенку. Я все гадал, остановит ли меня коп. Должен быть закон против эпитетов на машинах. Постановление 35446.2.2.1.1.2.4. (А): «Управление транспортным средством с написанным, нацарапанным или иным способом изображенным на его наружной поверхности словом «ЖОПА» считается нарушением, наказуемым тюремным заключением сроком 30 суток, штрафом в такой-то сумме (на один доллар больше, чем у меня в кармане) или обеими мерами».

Я объясню судье, что попал в беду, получив за несколько дней два угрожающих послания, и что никто не может меня защитить. «Кроме того, ваша честь, кто станет выцарапывать слово «ЖОПА» на капоте собственной машины?»

Мне как-то удавалось щуриться сквозь головную боль, выкуривая такое количество сигарет, которое позволяло держать глаза открытыми. Машина то и дело выворачивала на соседнюю полосу, но я снова разочаровал Мэри, пока еще не свалившись в кювет. Казалось, путь длится сто лет. Вести автомобиль прямо было так же трудно, как некогда в пьяном виде.

Вскоре я очутился в предместьях Лос-Анджелеса, помня дорогу к дому Азаль в Шерман-Оукс. Меня так часто оттуда выкидывали, что лучше было сосредоточиться на нынешнем смиренном возвращении. Я ехал по этой улице, потом по той, потом снова по этой, со сломанным кондиционером. Солнце наваливалось, как медведь. Хотелось прикрыть рукой лицо из опасения, что у меня на лбу написано: «Собственность Азаль».

Я прибавил газу, боясь отключиться в любую минуту. Вот и ее улица. Господи. Я свернул на подъездную дорожку, взвизгнув шинами, виляя между воспоминаниями, будущим и хвостом ее «мерседеса».

Бампер машины Азаль почти не пострадал, а мой задымился. Я ударился головой о рулевое колесо, посадив синяк на синяк. Вылез из машины – мир на миг превратился в персидский ковер с затейливыми перекликающимися узорами, меняющимися на глазах от удара.

Я привалился к собственной машине. Ноги подкосились, затылок уткнулся в колесный колпак. Я просочился сквозь металлическую мандалу, утратив центр тяжести, безнадежно расколовшись на части.

– Азизам, након, – сказала она, растирая мне голову.

Азаль – маленькая, мозгов у нее больше, чем тела, – в меру сил повела меня в дом. Я еще сообразил, что захожу в чересчур знакомую дверь, потом очнулся на диване. Она накрыла меня покрывалом. Я чувствовал себя королем, потерпевшим поражение. Она сидела рядом. Мне послышалось, будто сказала: «Меня предупредили», – но не понял, что это значит.

Не Азаль ли убийца?

Натянула покрывало повыше, на глаза. Я преображался в коконе, хоть и подумывал, не тряпичный ли это гроб.

– Спи, мой мальчик.

Челюсть еще слишком болела, чтобы улыбнуться. С удовольствием умер бы под покрывалом. Вот как надо умирать – ничего не зная, ничему до конца не веря, как простой скромный физик.

«Заткнись и поспи», – приказал я себе.

– Азизам, након.

Мандала перестала расширяться, свернувшись внутрь меня. На миг я почувствовал себя целым. Возможно, из-за принятых побоев понял, что все мои вопросы порождают лишь больше вопросов. Разноцветные искры в глазах растаяли во тьме. Я на секунду увидел слово «ЖОПА», представил, как Азаль преданно счищает его с капота, и услышал свой храп.

Когда проснулся, на журнальном столике стоял завтрак, десерт, хлеб, лимонад, апельсиновый сок, лежала матерчатая салфетка. Я не мог удержаться, прошелся по дому, откуда был изгнан, по-прежнему слыша, как в комнатном фонтанчике журчит вода, стекая в какой-то желобок, который тянется по всему дому и подает воду обратно. Помню, как я впервые увидел его: «У тебя в гостиной какой-то чудной акведук».

Иранский шах по-прежнему смотрел на меня сверху вниз, как много лет назад. Семья Азаль была не из тех иранцев, которые в 1970-х годах брали американцев в заложники, а из тех, которые помогали заложникам освободиться в обмен на билет до Америки. Тем не менее шах, даже мертвый, на это плевал и нисколько не испугался моего возвращения.

– Ты сейчас одна живешь? – спросил я.

– Мама и папа умерли в…

Да, я знал – через год один после другого. Не знаю, зачем спрашивал. Видел сведения в базе данных социального страхования. Постоянно вспоминал Азаль, зная, что у отца ее больное сердце, а у матери еще хуже. Всегда подозревал, что она после смерти родителей сойдет с ума – еще сильней свихнется. Нет, с ней все в полном порядке.

– Я смирилась, – сказала она. – Ешь. Постарела?

– Нет, – соврал я. Она выглядела так, словно родители передали ей в наследство все свои морщины. – А я наверняка.

– У тебя по-прежнему лицо маленькой девочки. Только в щетине. Потом можешь побриться. Сначала расскажи, зачем приехал. Тем более после того, как я послала тебе письмо, на которое ты так и не ответил.

Господи Боже, письмо от Азаль! Крупный сюрприз. Она мне угрожала и раньше. Иногда при ссорах начинала трястись, как двигатель, готовый взорваться. Однажды ночью вызвала копов, после чего я швырнул телефон в стену. «Ухожу, – сказал копам, махнув на них рукой, – свистуны». Вышел в дверь и пошел вниз по улице. Они меня почему-то не остановили. Я бродил и бродил, ночь проспал в парке. Никто меня не разбудил, не признал похожим на адвоката. Вообще никто не будил, потому что я не мог заснуть в ярости, окруженный в темноте невидимыми противниками. На следующее утро пошел искать фонтанчик, пусть даже с гепатитом, пока в конце концов не добрел до «Макдональдса», где выпросил стакан воды.

– Ты прислала письмо? Так и знал.

– Знал? Знал о смерти моих родителей и ничего не написал в ответ?