Первомайка - Альберт Зарипов

Минут через десять я вызвал солдата в канцелярию и приказал ему сдавать оружие и имущество. Ничего не подозревавший боец сначала растерялся и даже обиделся: молодые идут на задание, а его оставляют. Но когда я ему объяснил ситуацию и сказал, что решение окончательное, боец слегка замешкался, не подавая никаких признаков радости, но глаза его чуть повлажнели. Через день он улетел дослуживать оставшиеся ему полгода в нашу бригаду, в Ростов.

И вот не прошло и месяца, как я его встретил в составе другой группы, с другим командиром при выполнении реального боевого задания. Но оставалось только надеяться на лучшее.

Ростовские группы заняли в качестве своих основных позиций левую оконечность вала, чуть дальше группы Златозубова. Два дозора из этих групп усилили наш правый фланг и тыл. Вооружением они ничем не уступали нашим группам из Ханкалы.

Но все-таки несколько цинков с боеприпасами и одноразовых гранатометов мы им выделили.

Вечером среди отдыхающих фигур солдат под навесом я заметил чье-то массивное тело.

— Кто это? — недовольно спросил я. Тут своим солдатам места не хватает, нам еще только чужих халявщиков недоставало. А тело занимало место, которого хватило бы для двоих разведчиков.

— Это Грибок. Комбат 8-го батальона, — ответил мне кто-то.

Я опять недовольно поморщился. Во мне очень сильны традиции восточного гостеприимства, но я уже имел опыт, когда это качество мне вышло боком. Полтора года назад меня судили судом чести офицеров части. Среди обвинений были как заслуженные, так и в большинстве высосанные из пальца, если не сказать хуже.

Некоторые добросовестные офицеры с пеной у рта доказывали, какой я плохой командир и товарищ, с которым не то что в разведку — на одно поле по большой нужде не пойдут. Были и те, кто не побоялся начальства и высказался в мою защиту.

Но меня более всего поразил один капитан, смело вставший и заявивший, что «этот лейтенант» обращался к нему, к капитану, только что прибывшему в нашу часть, фамильярно на «ты».

Невольно мне вспомнился тот холодный зимний вечер. Я был ответственным по батальону, когда посыльный привел в нашу казарму поздно вечером какого-то человека в гражданской одежде и передал мне просьбу дежурного по бригаде разместить его до утра. Мы разговорились и оказалось, что он приехал из Чирчика, где когда-то и я служил солдатом, окончили мы одно и то же военное училище, служить он будет в штабе нашей части и так далее. Как и положено на Востоке, я предложил ему поужинать, затем приказал солдатукаптерщику приготовить для капитана свежую постель в его каптерке. И когда я услыхал такое обвинение, то был только поражен. Я не стал тогда оправдываться, не люблю я этого, и лишь подумал: «Да, век живи — век учись. Надо было тебе, такому деликатному, предоставить ночлег в расположении роты, где постели кишмя кишат вошками и блошками, простынки двухнедельной свежести, а воздух полон озона от солдатских портянок».

После этого поучительного для меня случая мое гостеприимство стало распространяться только на хороших людей. А этот майор Грибок почему-то не вызывал никаких симпатий. Может быть, потому, что на этом суде он был в числе моих хулителей.

«Ну ладно, пусть переночует ночь, все-таки комбат моего бывшего батальона. Но завтра все места должны быть заняты до его прихода», — подумал про себя я и пошел проверять посты.

Была уже ночь, и солдаты могли заснуть на своих постах. Между валом и канавой была тропинка с чавкающей грязью, и я решил идти не по ней, а прямо по валу: там было сухо, да и темно.

Дозорный спал. Это был связист, к тому же незнакомый с суровыми буднями войны. Я осторожно вытянул у него автомат — солдат даже не пошевелился. Это меня разозлило, и валенки, в которые были обуты мои ноги, стали методично пинать то голову, то задницу, то туловище солдатика. Проснулся он окончательно через минуту. Принял строевую стойку и сразу доложил:

— А я не спал.

— Конечно, не спал, — в тон ему ответил я. — А где твой автомат?

Солдатик растерянно зашарил руками по земле — автомата не было.

— Я его у костра оставил, — залепетал боец.

— А как же ты находишься на фишке без оружия? — удивился я. — А если духи полезут, ты их будешь азбукой Морзе отгонять? Телеграфным ключом подашь первый выстрел — предупредишь о нападении. А потом антенной будешь их рубить?

Солдат тупо уставился себе под ноги.

— На, смотри, не дай Бог опять тебе заснуть. — Я снял со спины автомат солдата и отдал ему. Следующие фишки, расположенные в тридцати метрах от уже проверенного мной дозора и, видимо, услыхавшие наши разговоры, заранее встречали меня бодрым окриком:

— Стой, кто идет?

Ночь была темная и безлунная. В таких условиях ночные бинокли помогали слабо, и приходилось надеяться на зрение и слух разведчиков, чтобы не прозевать духов.

Уже были случаи, когда по вине заснувших на посту солдат боевики либо полностью вырезали блокпосты, либо захватывали их в плен. Иногда уснувшие наблюдатели оставались не замеченными врагами и просыпались уже утром, чтобы обнаружить остывшие тела своих товарищей и потом рассказывать начальству и следователю сказки про то, как они чудом смогли отбиться от наседавших боевиков и скрыться в ночи.

Прошлой ночью к солдату из второй группы, прикорнувшему на посту, сзади неслышно подобралась чья-то тень. Схватила бойца за ногу, с силой стащила вниз и начала его душить. Солдат от испуга заорал во всю глотку и укусил нападавшего за палец.

Теперь уже заорал душитель и, съездив пару раз по лицу солдата кулаком, отпустил бойца. Нападавший оказался командиром второй группы, проверявшим свои посты. На следующий день Валера ходил с прокушенным до кости и перевязанным пальцем, улыбаясь и матеря солдата, не давшего себя слегка придушить.

Перевязывал Валеру начальник медслужбы нашего батальона, прилетевший накануне.

Как только стало известно о наших злоключениях под Первомайским, капитан-медик не выдержал и, прихватив с собой носилки и медицинскую сумку, прилетел к нам попутным вертолетом. Поработать ему в ближайшие дни предстояло много…

Это стало очевидно уже в воскресенье.

Вот слух пронесся: «Альфа» здесь, но нету в них былой отваги.

Шамиль недаром сбил с них спесь —

Буденновск долго вспоминали…

Из песни боевиков об обороне села Первомайское отрядом Салмана Радуева

Обстановка вокруг Первомайского становилась все напряженнее. К селу были стянуты необходимые силы и средства. Вот уже несколько дней, как с северной стороны села вел агитационную работу наш БТР с громкоговорителем, предлагая боевикам сдаться и получить взамен все земные блага. В ответ этой пропаганде Радуев установил свой динамик и передавал многочасовые молитвы и проповеди о священной войне за родную землю. Сначала оба громкоговорителя работали одновременно, заглушая друг друга. Но затем стали работать попеременно, не мешая своим коллегам.