Телевидение - Эдвард Ли

его сердце подпрыгнуло, потому что, когда он взглянул в холл, он увидел...

- Кто ты?! - закричал он.

Стоял ли в конце коридора худощавый мужчина в тёмной одежде? На мгновение ему показалось, что это так, но когда он посмотрел дальше, ему привиделось, что фигура больше похожа - ну - на какой-то чёрный деревянный столб, вроде того, что в саду. Он сморщил лицо и яростно замотал головой.

"Это невозможно, пьяный мудак!"

И когда он посмотрел снова, естественно, мираж исчез.

"Видишь, что происходит, когда ты пьёшь как свинья? Ты получаешь отравление алкоголем. Ты начинаешь галлюцинировать".

По крайней мере, краткий испуг немного отрезвил его, но когда он направился к главной спальне, то снова остановился.

На этот раз не было ни человека в тёмной одежде, ни чёрного деревянного столба. Вместо этого его остановило то, что он заметил мерцающую беловатую полоску света в дверном проёме в конце коридора, в комнате со старым телевизором. Это наблюдение могло означать только одно: телевизор был включен.

Он открыл дверь и поплыл в комнату. Да, телевизор действительно был включен, его странный круглый экран был полон шевелящегося пуха, но не было ни шума, ни статического звука.

Просто полная тишина.

Он медленно подошёл к телевизору и заглянул за него. Раньше он искал вилку и шнур питания и ничего не нашёл, но что-то явно ускользнуло от его внимания.

"Пропустил, - подумал он и отодвинул телевизор вместе со стойкой от стены. - Та же ебанутая хрень..."

Как и прежде, из телевизора не выходил шнур питания, а на задней стенке нигде не было розетки. На других стенах было несколько таких розеток, но ни в одну из них ничего не было подключено. Фартинг просто смотрел на экран телевизора, полный светящегося пуха. По какой-то причине любой звук - просто потрескивание статики - нервировал бы меньше, чем тишина.

"Хорошо. На сегодня всё, - и Фартинг отодвинул тумбу к стене, но... - Чёрт! Вот сука!"

Что-то острое на задней панели телевизора укололо ему палец, и это окончательно вывело его из себя. Разозлившись, он поднёс кончик пальца ко рту, ощутил вкус меди и почувствовал боль более значительную, чем простой укол булавкой. Ему даже хотелось опрокинуть телевизор.

"Сукин сын! - подумал он, всё ещё посасывая палец. - Ты просто большой бесполезный кусок дерьма!"

Он посмотрел за телевизор, чтобы выяснить, что его укололо, но ничего не увидел. Возможно, это был конец винтика или крошечного кусочка проволоки? Тем не менее, он ничего не видел, и его гнев остался, потому что это было действительно больно, и крошечный прокол на его кончике пальца всё ещё пульсировал.

И ещё было кровотечение.

Ему придётся найти пластырь. Он наклонился, чтобы выключить телевизор.

Но не выключил.

Теперь на экране не было никакого движущегося пуха. На самом деле изображение было кристально чистым, таким же чётким, как телевизоры 4K, которые он видел в магазинах. Он погладил подбородок, всматриваясь. Он не сразу сообразил вопиющее отклонение от логики: как может телевизор без шнура питания показывать что-либо на своём экране?

Вместо этого его внимание было сосредоточено на трансляции. Это должна была быть какая-то голливудская инсценировка, потому что детали были слишком чёткими. Они также были поразительно мрачны.

Сначала Фартинг увидел двадцатифутовую груду отрубленных человеческих голов, все только что отделённые от тела, а за ней тянулось ещё несколько куч, каждая из которых демонстрировала нисходящие уровни разложения. Последняя куча, по сути, состояла из голых черепов.

"Должно быть, это инсценировка одного из тех африканских геноцидов", - подумал Фартинг.

Все отрубленные головы были очень темнокожими, как и слонявшиеся вокруг солдаты в форме. Но если это была голливудская инсценировка, то она казалась несоразмерной. Это была просто камера, бродившая по периметру, между штабелями голов, не так уж и много в плане линзового мастерства; это было почти так, как будто оператор ходил по сцене, и, похоже, ещё не было никакого монтажа. Это были просто черновые кадры для какого-то фильма о геноциде?

Теперь камера погрузилась в джунгли, пока не появилась многолюдная поляна. Другие вооружённые солдаты лениво стояли в кругу, в то время как люди в одежде цвета хаки прижимали к земле в основном голых пленников. Затем в районе плеча каждому пленнику наложили жгуты, а затем...

Фартингу пришлось отвести взгляд.

Руки этих пленников были отрублены мачете, жгуты, конечно, предотвращали потерю крови. Затем раненых пленников оттолкнули в джунгли. Так прошло много минут, и много-много рук было отделено и брошено в кузов грузовика. Группы солдат опирались на винтовки, ухмылялись, курили папиросы, пока отрезали всё больше и больше рук. Камера перемещалась по безмолвным кричащим лицам, и, несмотря на отсутствие звука, Фартингу казалось, что он слышит призрак каждого удара, каждый раз, когда лезвие мачете падало, чтобы отрубить руку.

Фартинг не был ни любителем истории, ни охотником за новостями, но ему показалось, что он слышал о таких вещах ещё в девяностых. В Африке происходило несколько геноцидов, обычно из-за еды, политики и этнического превосходства, и особенно в одном месте, в Руанде. Было убито более полумиллиона человек, а избранным пленникам отрезали руки, перевязывали раны и отправляли в джунгли. Без оружия они не могли ни прокормиться, ни защитить себя и были обречены на съедение дикими животными. Ещё один яркий пример чудес человечества.

Фартинг с болезненным восхищением наблюдал за этой маловероятной "инсценировкой". Теперь солдаты закалывали детей штыками, когда их выпускали из грузовиков; младших детей унесли на плечах солдаты и бросили в большой круг с высокой стеной, вокруг которого стояли другие солдаты, молча улюлюкая и крича. Со временем камера свернула в круг, чтобы показать детей, бьющихся в ужасе, когда несколько пятнадцатифутовых питонов медленно окружили свою будущую добычу. Это было тошнотворно, и Фартинг снова отвёл взгляд, когда питон сделал выпад, раскрыл пасть и целиком проглотил голую трёх- или четырёхлетнюю девочку. Фартинг чуть не упал в обморок, увидев на долю секунды комок, скользящий вниз в извивающееся тело змеи.

Затем сцена переместилась в другое место, и теперь камера приближалась к тому, что выглядело как тюрьма с зарешёченными камерами по обеим сторонам и чёрными мужчинами, набитыми в каждую камеру. Солдаты толкали тачки, доверху набитые дымящимися человеческими руками, в то время как другие солдаты в перчатках бросали по несколько рук в каждую камеру. Заключённые, не теряя времени, дрались из-за рук и обгрызали с них мясо. По крайней мере, теперь Фартинг знал, что угнетатели делали со всеми этими отрезанными руками.

У Фартинга кружилась голова. В глубине души ему приходило