Неприкрытая жестокость - Колин Маккалоу

— Не упоминай имя Господа всуе! — с ужасом воскликнул он.

— Вздор! — ответила она, посмеявшись над его серьезностью.

Прямо за ними шли Кармайн, Ник и Мейсон Новак, а позади — Билл Митски, Марк Шугамен и Грегори Пендлетон.

— Вы были другом Ширли Констебл, верно? — спросил Ник Мейсона.

— Да.

— Поговорите с Делией Карстерс дней через пять. Она сможет вам что-нибудь посоветовать.

— Ширли так замкнулась в себе — мне кажется, ей уже не помочь, — уныло ответил Мейсон. — Она даже не позволяет находиться с ней в одной комнате.

— Слишком пессимистично, мистер Новак. Мы, полицейские, видели доктора Лиз Мейерс в деле. Это нечто!

Didus ineptus слушал этот разговор так же, как и все остальные, и бесшумно скрипел зубами. Какой смысл принадлежать к «джентльменскому патрулю», если не использовать все преимущества, которые дает этот клуб. Он не был среди первых его членов, не был и последним из вступивших; находиться в середине лучше всего — спереди и сзади всегда масса народу, можно сказать, что вокруг толпа.

«Мне следовало убить Мэгги Драммонд, — думал он. — Из-за того, что я оставил ее в живых, копы знают обо мне и моих методах. Охраняемое место, да? Значит, пока она в безопасности. Думай на несколько шагов вперед, Didus ineptus! Мэгги Драммонд узнала имя и классификацию, к которой оно относится. Будут ли копы считать его недоучившимся невежей, не знающим, что Didus ineptus теперь называется Raphus cucullatus? Этот итальяшка-капитан образован и умен, но достаточно ли он проницателен? Нужно обладать очень острым умом, чтобы распутать все нити отгадок, столь ловко завязанные и перепутанные Додо.

В глубине души он знал, что от Мэгги Драммонд стоит ждать неприятностей, но не мог не пойти. Какая великолепная шея! Длинная и нежная, с лебединым изгибом. Единственная в его списке женщина, на ком он смог впервые испытать удавку, — все остальные слишком жалкие. Да, да, да, от нее жди неприятностей! Но если бы он не оставил ее живой, то не смог бы прийти к ней во второй раз и проделать все снова. И тогда уже задушить.

При каждой встрече он начинал испытывать к ней сильную неприязнь, и, судя по эмоциональному накалу, она отвечала ему тем же. Он боролся со своей вымершей птицей яростно. Птица победила, и теперь полицейские знают о нем все. Нет, не все. Но много.

Помахав на прощание рукой, он сел в машину и поехал вниз по Сидар-стрит в Кэрью.

Расстроенный и раздраженный Курт фон Фалендорф свернул в небольшой тупик, в котором находился небольшой жилой комплекс Керзон-Клоуз и поставил свой черный «порше» в гараж. Убедившись, что дверь на электрическом замке полностью опустилась вниз, он направился не к дому, а к небольшому пятачку на обочине, откуда меж крон деревьев открывался вид на ночное небо. Как красиво! И все же не такое, как в Южном полушарии; без мешающих огней цивилизации там оно демонстрировало прозрачную роскошь Млечного Пути во всей красе. Получив степень по фундаментальной науке, он долго мучился выбором: заняться астрофизикой или физикой элементарных частиц?

Сегодня он намеревался сходить с Хелен в «Мотаун-кафе» — выпить и потанцевать, но она не захотела. Ее проклятая работа вмешалась в его планы на свободное время, но если он несколько минут полюбуется звездами в тишине и покое, то простит Хелен. Он всегда ее прощал.

— Созерцаешь звезды, Курт?

«О нет! Уорбертоны!»

— Весь день и вечер провел под землей и в помещении, на меня зажигающиеся звезды действуют лучше, чем бокал шампанского «Моет», — ответил он, стараясь, чтобы в голосе не слышалось раздражения. Если Уорбертоны решат, будто задели за живое, они никогда не уберутся.

— Не патрулируешь этой ночью?

— В такое время? Нет, был на встрече «джентльменов». Не хочешь вступить, Робби?

Раздался тихий смех, удивительно раздвоившийся. Горди тоже был здесь. А когда они бывали поодиночке?

— Душенька! — воскликнул Горди, появляясь в свете фонаря. — Так много тевтонской серьезности! Робби и я были бы так же полезны для «джентльменского патруля», как и Марго Фонтейн[6].

Курт не смог сдержать легкой презрительной усмешки.

— Вы правы, — ответил он, и в его голосе слышался только отдаленный намек на акцент. — Завтра я созвонюсь с Марго Фонтейн.

— Ты без Хелен? — процедил Робби.

— Хелен в полиции. Сегодня она на дежурстве.

— Подумать только! — сказал Горди. — Лицо, способное спускать корабли на воду, голубая кровь, а предпочла очищать клоаки Холломена.

Когда они сжимались в кулаки, можно было увидеть, какие большие у Курта руки. Сейчас они сжались.

— Возьми свои слова назад, скользкий червяк, а не то я запихну голову Робби тебе в задницу.

Близнецы были лишь слегка напуганы, но спешно попятились. Уж такая у них натура — дернуть кота за хвост и увернуться от его когтей.

— Глупец! — выкрикнул Робби. — Если бы ты лучше знал местные разговорные выражения, то понял бы смысл каламбура.

— Черта с два это был каламбур, — ответил Курт, демонстрируя отличное знание разговорных выражений. Развернувшись, он пошел прочь.

С улыбкой посмотрев друг на друга, близнецы проводили его глазами.

— Он такой толстокожий, — заметил Робби и, положив руку на пояс брату, повернулся к дому.

— Пруссаки никогда не были моей любимой нацией, — сказал Горди.

— А скольких пруссаков ты знал, моя радость?

— Курта.

— Говорят, он богат. Да еще такое лицо! Почему мать-природа не наградила нас лицами, как у Курта?

— Наши лица прекрасны, они соответствуют нашему стилю, — ответил Горди. — В них есть пластичность! А у Курта лицо мраморной статуи.

— Верно, верно. Говорят, его отец владеет громадной фабрикой.

— Какая птичка тебе это напела? — требовательно спросил Горди.

— Бэбс — официантка из забегаловки Джои.

— Есть что-нибудь, чего она не знает?

— Что за личность называется Додо.

— Тупая курица. — Горди пожал плечами.

Открыв покрытую красным лаком входную дверь, они прошли внутрь и скинули куртки: темно-серую у Робби и цвета экрю у Горди.

— Темная, светлая, темная, светлая, темная, светлая, — нараспев скандировал Горди, ловко прыгая по крупным плиткам — с черной на белую. Он напоминал собой карикатуру на ребенка-переростка.

— Прыгай только на белые, — сказал Робби, встав на черную плитку.

— Светлая! — воскликнул Горди, перескочив на белую.

— Темная!

— Светлая!