Шырь - Олег Зоберн

Прежде чем встать и пойти к дверям он, незаметно для работников кофейни, взял со стола и положил в карман брюк пустой фарфоровый кувшинчик, в котором ему принесли сливки к эспрессо.

Четвертые сутки в дороге. Ночью похолодало. Саша лежал на верхней полке плацкартного вагона лицом к стене. Рюкзак — вместо подушки, одеяла нет — укрыл ноги шинелью. Ноги мерзли, а голове было жарко и болело в груди. Он ворочался, кашлял. Заснуть не получалось. Думал: «Сколько же ехать еще?.. Надо бы съесть таблетку от температуры».

Эшелон «Владивосток — Иркутск» шел медленно, подолгу стоял на узловых станциях, пропускал другие поезда. Обычно отслужившие срочники — матросы и солдаты, — возвращаясь домой, в среднюю полосу России, ехали на военном составе до Хабаровска или Читы, там пересаживались, а в этот раз поезд отправили дальше.

Проводников нет, начальства нет.

Все хорошо, если бы не болезнь. Саша по морозу, не одевшись как следует, сбегал в Биробиджане за водкой. На том вокзале ему еще буфетчица понравилась. Заговорил с девушкой, укладывая бутылки в пакет, хотел попросить адрес, чтобы потом ей написать. Не успел.

В очередной раз он проснулся за полночь. В вагоне тихо. По стене ползут отсветы какой-то станции; перрон кончился, и медленные полосы света погасли, опять — бесконечные темные километры.

Слез с полки, пошел в туалет.

Вернулся, прилег и почувствовал, что рюкзак — под головой — уменьшился. Ценностей там не было, разве что новые флотские клеши. Ненадеванные, мягкие. Парадные. Не всем такие выдавали. Перед отъездом сменял у каптерщика на три банки тушенки и блок хороших сигарет, чтобы щегольнуть на гражданке. «Жаль, если сперли, — подумал он, — не в ча́сти ведь… Уже домой едем. В части — другое дело; захотел, допустим, зубы с утра почистить, а паста кончилась. По-братски взял в соседней тумбочке и не переживаешь, потому как этот тюбик и у тебя вскоре стащат».

Саша развязал рюкзак. Точно, нет клешей.

Трое его соседей по плацкартному отсеку — тоже моряки, служили на крейсерах, а он — на берегу, заведовал подсобным хозяйством.

Верхнюю полку напротив Саши занял Люцик. Невысокий рыжий парень с детским лицом. Люцик — кратко от «Люцифер». «Люцифером» же сослуживцы прозвали из-за фамилии Анциферов. Месяца за два до приказа Люцика перевели с корабля на подхоз… не мог Люцик украсть. Вместе ведь казенный комбикорм продавали и воспитывали молодых матросов… Вместе сидели осенью на гауптвахте: ночами холодно, еле-еле дремлешь на деревянной лежанке, а днем гоняли работать. Помнится, целый день таскали на вершину сопки старые батареи отопления, раскладывали там — делали мишень. Потом начсостав разил чугунные гармоники из автоматов и станкового пулемета. Батареи эффектно крошились.

Люцик забормотал во сне, свесил с полки руку. Под ним спал Лось. В армию Лося забрали после отчисления из института. Он любил поговорить о потоках разума, биополях и прочем подобном, показывал, как медитировать и лепить в ладонях энергетический шарик из воздуха. Лось мучился насморком и спал на спине, с открытым ртом. Глядя на его страдальческое в полумраке лицо, Саша гадал, мог или не мог Лось украсть штаны.

— Лось, — позвал он, — слышь, Ло-ось…

Лось испуганно приподнялся на локте:

— Что надо? А, Шурик… Где у нас вода?

— Кончилась. В титане есть горячая.

— Плохо, — сказал Лось и опять лег.

— Лось, — спросил Саша с притворным безразличием, — ты мои брюки не брал?

— Пошел ты. — Лось отвернулся к стене.

«Сволочь, — подумал Саша, — даже поговорить не хочет».

— Лось, — снова спросил он, — у тебя есть какие-нибудь таблетки от простуды?

Лось не ответил.

Внизу, под Сашей, спал Вова, мордастый здоровяк из Саратова. Коллектив его уважал и побаивался. «Вован не стал бы клеши красть, — размышлял Саша, — для него это мелко, позорно».

Кто-то прошел по вагону. Саша не разглядел лицо. «Наверно, — подумал он, — какой-нибудь матрос идет в тамбур покурить. Хотя… все прямо тут курят. Посмотреть за ним надо».

Саша спрыгнул с полки, пошел следом.

В тамбуре курил парень.

— Откуда ты, братан? — спросил он Сашу.

— Из Подольска.

— Почти Москва, — мечтательно сказал парень. — А я из Калуги. Угощайся. — И протянул пачку «Явы».

— Не, я еще до армии бросил, — ответил Саша, думая: «Наверно, этот калужанин и умыкнул штаны. Вон как глядит нахально. Будет теперь, хитрая рожа, по своей Калуге в клешах рассекать. Вот ему и не спится… Курит, радуется. Или Лось взял? Эх, знать бы».

Он прижался лбом к приятно холодному стеклу двери, закашлялся. В темноте снаружи полз совсем черный край леса, за которым показались в стороне огни города или большого поселка; вспыхнули фары машины, ждущей переезда, мелькнуло желтое окно домика дежурного.

— Как самочувствие? — спросил калужанин.

— Приболел вот, не вовремя.

— По расписанию не болеют.

— Да ну? — Саша обернулся. — Самый умный? Иди ты, вообще, со своей Калугой. Умные все стали.

Парень промолчал, еще пару раз не спеша затянулся, бросил окурок в щель между порогом и дверью и ушел.

С воем загрохотал встречный поезд.

Саша все стоял, смотрел на приближающиеся огни, думал о буфетчице с биробиджанского вокзала, о том, что больше никогда, наверно, ее не встретит.

Подъезжали к станции. Вагон дрожал и покачивался на стрелках. Длинное деревянное здание вокзала походило на барский особняк, темный и пустой. На перроне стояла полная женщина с фонарем, в желтом рабочем жилете поверх ватника.

Проснулся Саша на следующий день к обеду. Майка взмокла, было душно. Кроме температуры появилась еще слабость и ныли суставы. Он приподнялся, посмотрел вниз. Люцик ушел куда-то, Вова сидел, читал газету, Лось лежал на своей полке. За окном густо метелило. Эшелон набрал ход. Звякали пустые бутылки на столике.

— Ты таблетки, что ли, ночью искал? — спросил Лось Сашу. — У меня нет. Не бойся, обыкновенная простуда… Вов, у тебя есть какое-нибудь лекарство?

Вова покачал головой, не отрываясь от газеты.

— Пройдет, — сказал Лось. — Я в детстве много болел, антибиотиками кололи, чуть не сдох. А сейчас, видишь, порядок. Ты, Сань, главное, не настраивай себя на болезнь. Человек зацикливается на своей болезни, поэтому еще больше страдает…

Саша почти не слушал Лося, и так было муторно. И почему-то очень хотелось женщину. Стал соображать, почему. Выходило, что организм ослаб от болезни и выпитого накануне и перед возможной смертью требует продолжения рода. «Вдруг помру прямо сейчас, — подумал Саша. — Ребята решат, что долго сплю, кто-нибудь дотронется…»