Молчание Сабрины 2 - Владимир Торин

петли. Внутри горел свет – жильцы чинили сломанное, штопали порванное, горевали об утраченном.

Между фургончиками натянули навесы. Под одним стоял длинный стол. Там же горел очаг и готовили ужин. Там смеялись и грызлись. Из-под второго навеса, в тупике переулка, раздавался стук молотков – там сейчас сколачивали театральный помост.

Горы тряпья исчезли – все костюмы членов «Балаганчика», постиранные и приведенные в надлежащий вид, были аккуратно развешаны на веревках под третьим навесом. К ним от очага вела ржавая горбатая труба, расходящаяся широкой воронкой на конце и закрытая крышкой со множеством дырочек. Из дырочек прямо на развешанные вещи тоненькими струйками бил горячий пар, просушивая их. Там же, завернутые в обрывки театрального занавеса, лежали двое убитых актеров «Балаганчика», старик и мальчишка…

Брекенбок не разрешил Сабрине укрыться от дождя ни под одним из навесов, сказав, что не все ей там будут рады, к тому же ей, мол, нельзя отвлекаться от пьесы. Что ж, кукле и самой не особо хотелось знакомиться с Брекенбоковскими прихвостнями.

Актеры «Балаганчика» напоминали уродливые изломанные тени. Они пугали Сабрину. Они косились на нее, кто-то тыкал пальцем и смеялся, рассказывая приятелям явно что-то оскорбительное и обидное про Сабрину, но она пыталась все это игнорировать. Старалась не замечать насмешек.

Тем более, ей было не до того: она занималась делом.

Дело:

1. Учить роль, которую дал ей Талли Брекенбок;

2. Изо всех сил пытаться не промокнуть, сидя на старом сундуке и держа в руках зонтик;

3. Наблюдать за фургончиком Гуффина, надеясь, что тот куда-то выйдет, и тогда можно будет попытаться прокрасться внутрь.

Пока что она, вроде как, справлялась. Роль постепенно запоминалась. Реплики отпечатывались в кукольном мозгу Сабрины с поразительной легкостью, как будто вымышленная жизнь Бедняжки была ее собственной жизнью, словно те или иные моменты из пьесы были ее воспоминаниями.

Не промокнуть было сложнее. Ливень пытался прокрасться под зонтик, как воришка в крошечное окно кухни. Коварный, он, вроде как, ослабевал, заставляя решить, что отстал, но тут же начинал лить с новой силой. Зонтик, несмотря на то, что выглядел весьма хлипким, на удивление, пока выдерживал.

А что касается Гуффинова фургона и самого шута, то здесь была все та же картина: полосатая дверь полосатого дома на колесах заперта, Манера Улыбаться внутри.

Единственный раз, когда Сабрина видела Гуффина после своей починки, был едва ли не сразу же, как она очутилась под дождем.

Хозяин балагана указал ей на сундук у стены под фонарем и, убедившись, что она начала учить роль, исчез в своем фургоне. Стоило его двери захлопнуться, как отворилась другая.

Манера Улыбаться в своем неизменном зеленом пальто выпрыгнул под дождь, как Джек-из-табакерки, и, раскрыв зонт, направился прямиком к кукле.

– Я знаю, что ты делаешь, маленькая дрянь, – прошипел он, подойдя. – Немедленно прекрати.

– Прекратить учить роль? – дрожащим от страха голосом спросила Сабрина.

– Не прикидывайся дурочкой, – ухмылка на губах Гуффина превратилась в злобный оскал. – Ты пытаешься подвести этого болвана Брекенбока к определенным выводам на мой счет. Наводящие вопросы, мыслишки, которые ты ему вкладываешь в голову, хитрая маленькая дрянь.

– Но я не…

– Я все знаю. Я все вижу. И все слышу. Я всегда рядом. Я – повсюду! Если ты еще раз хотя бы заговоришь с Брекенбоком обо мне… или нет – хотя бы глубокомысленно промолчишь на его какое-то там высказывание, и он о чем-то из-за этого догадается, я возьму клещи и разломаю твою эту уродливую металлическую штуковину. Поняла?!

Сабрина кивнула.

– Мерзость! – прорычал шут напоследок, а затем скрылся в своем фургончике.

«Он догадался! – с отчаянием думала кукла. – Конечно, он подслушивал, пока Брекенбок чинил меня, но я надеялась, что он ничего не поймет…»

С того момента Сабрина заказала себе впредь что-либо говорить Брекенбоку о его главном актере. Если Гуффин действительно повсюду, ему ничего не стоит в любой момент сломать Механизм!

– Но только если ты не выйдешь куда-то, а я его не стащу, – прошептала Сабрина, с ненавистью глядя на полосатую дверь. – И я вовсе не слежу за тобой, мерзкий, плохой Гуффин, я просто учу свою роль. Ты ведь слышал, как Брекенбок велел мне сидеть здесь и заучивать реплики. Так что это совсем не подозрительно… и не странно… Я просто учу свою роль…

И Сабрина действительно учила роль.

Ливень лил. Молоток стучал. Горячий пар сушил вещи на веревках. Кухарка, мадам Бджи, набирала в котел дождевую воду. Все шло своим чередом…

…Вокруг фонаря мельтешили ночные бабочки. Они бились своими хрупкими тельцами о стекла плафона, их лапки оплавлялись, но эти крошечные существа были упорны в своем саморазрушении. Среди пыльно-серых и буро-ржавых крылышек мотыльков шелестели большие и красивые сиреневые.

«Откуда ты здесь? – подумала Сабрина, с восхищением глядя на сиреневого мотылька. – Должно быть, вылетел из какой-то трубы. Какой же ты…»

– Красивый, верно, милая мисс? – раздался хриплый голос откуда-то из ливня.

Сабрина вздрогнула и повернула голову. На нее глядел один из актеров Брекенбока. Она его уже видела раньше. Этот человек мелькал то здесь, то там, будто пытался пролезть в каждую щель, которую учует его нос. Брекенбок постоянно отправлял его по всяким мелким поручениям – в основном, вынюхивать, подглядывать, что-то украсть… Как же его зовут?

– Заплата, милая мисс, – представился этот человек. – А вы – кукла Сабрина, которая вскружила голову нашему боссу?

– Я никому ничего не кружила! – Сабрина уже была готова обидеться – она не понимала этого выражения.

– Ой, ну что вы, милая мисс. Здесь же нечего стесняться! – скривился Заплата, сплюнув в лужу и тем самым добавив переулку сырости и мерзости.