Голосуйте за Цезаря - Питер Джонс

Естественно, у страны всегда были непредвиденные расходы (чего стоят одни войны! Да и содержание регулярной армии — начиная с Августа — влетало в копеечку); но сами богатеи, карабкаясь по карьерной лестнице, зарплату не получали. Наградой им были власть, популярность и перспектива заполучить в фактическое владение какую-нибудь сытную провинцию — стоило лишь стать консулом. Наш Тони Блэйр о таких выгодных перспективах знает прекрасно. Эти перспективы пахнут «баксами».

Древние римляне оторопели бы от ужаса, узнав, что когда-нибудь парламентариям на далеком туманном Альбионе будут приплачивать за их прямые обязанности. Платить тем, кто нами управляет? Представляете, что подумали бы древние о Шоне Вудворде, государственном секретаре по делам Северной Ирландии? Секретарь женат на богатой наследнице из рода Сэйнсбери, миллионерше, и к тому же владеет домами во Франции, Нью-Йорке и Вест-Индии. До сих пор утверждают, что из средств, направленных на содержание парламентариев, 130 тыс. фунтов прямиком пошли на нужды его загородного поместья. Где же здесь чувство долга перед обществом? Да римляне просто сожгли бы эту виллу и сгорели бы от стыда сами.

И еще. Почему мы финансируем политические партии, например « Новых лейбористов»? Партии должны выживать сами. А римляне еще б добавили, что они должны приплачивать нам, избирателям, за то что мы отдаем за них голоса. Вот так в их понимании было бы честно.

Но как же древнеримское государство могло функционировать в таких условиях? Да потому, что сложилась такая система, где в финансировании общественных работ, услуг, благотворительности, управления и даже сбора налогов предпочтение отдавалось частному лицу, «частнику». А что войны выигрывались, дороги строились, руда добывалась — все это стараниями частных контрагентов, контрактеров, бравших на себя, в сущности, функции государства. Себя они называли «publicanae» — «народные слуги»; а в Новом Завете «мытари» — имя нарицательное — отрицательное. Все это — одиозные персонажи из Нового Завета. Право собирать налоги в торговых портах и таможенных постах в старину попросту продавалось; а расцвело это явление после того, как Гай Гракх разрешил частным лицам собирать налоги в Малой Азии, только что присоединенной к империи. Право это приобреталось сразу на пять лет. Собираемые средства были огромны, и мытари, для защиты своих прав, объединялись в сообщества, называемые «societatae». Дело их развивалось, и вскоре свои деньги они стали вкладывать в банковское дело и, как ни странно, в доставку почты, образуя целые картели. К счастью для метрополии, собиратели налогов переносили свою деятельность и на другие провинции, а само государство ничего в этой области не теряло. Вскоре многим частным мытарям указали на дверь — Рим предпочел иметь «синицу в руках».

Естественно, не обходилось без случаев коррупции, ведь «pablicanae» напрямую общались с консулами и губернаторами, — и что там между ними было?

Не это ли происходит в Британии, где компания «НМ Revenue and Costoms», то срастаясь, то объединяясь с государством, ворочает огромными суммами и навязывает свои правила игры? Отделаться от этой достославной компании не решилось ни одно правительство. Отчего бы не разрубить этот симбиоз? Наше преимущество перед Древним Римом в том, что мы могли бы увеличить количество «мытарей», тем самым создавая между ними конкуренцию; тем самым устраняя почву для злоупотреблений. Того же пытался добиться и император Август. У Августа не получилось. Лишь при Нероне право сборов налогов целиком перешло к государству.

Такой монополии особенно обрадовались бы в Северной Ирландии...

Выше мы чуть-чуть затронули тему коррупции, но теперь поговорим подробнее, потому что тема эта стара, как мир. Сегодня мы относимся к коррупции гораздо строже, нежели древние греки и римляне. Древние вообще не относились к коррупции как к великому злу, а считали ее неким распределителем благ и денежных потоков по всей вертикали общества. Почему же тогда эта проблема стояла так остро?

Во-первых, в ту эпоху не было так называемого «большого бизнеса», т.е. фактического сращивания властей и монополистического капитала. Частник имел дело с частником. Например, недавно найденный в Египте документ датирован 33 годом до н.э. и подписан самой Клеопатрой. В нем она разрешает некоему Конидию Крассу вывозить пшеницу из Египта (Египет был хлебной житницей Древнего Рима), ввозить туда вино — все это беспошлинно, — а также жить в Египте, не платя никаких налогов. К слову сказать, этот Красс был одним из военачальников армии Марка Антония — любовника Клеопатры.

Налоговый фаворитизм, такой, как к Конидию Крассу, — прекрасное средство завоевать преданность всемогущих и влиятельных друзей, которые смогут помочь ей и ее стране в критический момент. Естественно, и сам Конидий оставался не внакладе.

Во-вторых, подарки и подношения служили в старину неким маслом, которым смазывали колеса и винтики механизма всякого рода отношений — межличностных, социальных, политических, коммерческих и даже межгосударственных. Всем памятны картины типа «Дары послов таких-то, поднесенные к ногам императора такого-то». Главное, что «дела шли, а интересы народа никак не страдали», как сказал один древнегреческий оратор.

В-третьих, в древности не принято было с предубеждением относиться к укладу, обычаям и морали народов других стран. Плиний Старший с восхищением и гордостью рассказывал о том, с какой мягкостью и терпимостью Рим «цивилизовал диких варваров»; а Александр Великий сокрушался, что однажды ему пришлось вмешаться в похоронный ритуал в чужой стране; но тогда и в голову не приходило сворачивать торговые отношения лишь из-за того, что кто-то «не так» думает или говорит. А что сейчас? Одни государства читают другим государствам лекции о «правах человека» (притеснение женщин и меньшинств, пытки и т.д.), что вызвало бы у древних бурю возмущения. «Традиции народа и есть его царь», — заметил древнегреческий историк Геродот, описывая разнообразные, подчас противоположные, обычаи различных народов. Древние греки и римляне гордились своим прошлым необыкновенно и считали устройство своих обществ примером для подражания (как, например, Перикл об Афинах). Однако это вовсе не мешало им подвергать себя суровой критике. Фукидид и Платон, например, критиковали афинскую демократию, а Тацит — древнеримскую имперскую систему.

В эпоху Республики такие богатейшие династии, как Цезари, Крассы, Помпеи, боролись между собой не только силовыми методами (вспомним гражданские войны), но и кошельками, не жалея денег на заигрывание с народом. С упразднением республиканского строя, когда усыновленный наследник Цезаря Октавиан стал первым императором Августом, случилась важная перемена — сам император превратился в наиглавнейшего эргетиста, патрона и благодетеля. Не то чтобы богачи перестали заниматься благотворительностью — они более не смели с ее помощью преследовать свои политические цели. На этот счет, конечно, не было никаких указов или распоряжений, тем не менее никто уже не смел бросить вызов императору.

Древние римляне гордились стабильностью своей политической системы, и о переменах там не говорили — они складывались постепенно, определяясь самим ходом истории. Республика была упразднена, на императорском троне воцарился Октавиан Август, и, представьте себе, он не объявлял с сияющим лицом, что с его приходом грядут перемены и над империей встает заря новой эпохи. Первое, что заявил император — никаких перемен не будет, Сенат продолжает управлять страной и все в таком духе. Он сказал то, что простые римляне хотели от него услышать (поэт Энний выразился так: «Рим твердо стоит на фундаменте из вековых традиций и богатства его граждан»), хотя, конечно, с приходом новой, имперской, системы перемены были неизбежны.