Сицилиец - Марио Пьюзо

Помолвка сестры тоже прошла без Тури.

Жители Монтелепре были разочарованы. Лишь годы спустя они узнали, что феста явила чудо в облике молодого человека, ведшего под уздцы осла.

Настоятель францисканского монастыря совершал вечерний обход, побуждая ленивых монахов заслужить свой хлеб насущный. Он проверил закрома мастерских по изготовлению святых мощей и посетил пекарню, поставлявшую большие буханки хлеба с хрустящей корочкой в близлежащие городки. Тщательно осмотрел огород и плетенные из бамбука корзины, наполненные до краев оливками, помидорами и виноградом, высматривая повреждения на их шелковистой кожуре. Его монахи трудились, как сказочные эльфы, — но не столь весело. По правде говоря, это была довольно угрюмая команда. Аббат вытащил из-под сутаны длинную черную сигару и пошел дальше, обходя монастырское подворье, чтобы нагулять аппетит перед вечерней трапезой.

Именно тогда он увидел Аспану Пишотту, который втаскивал Тури Гильяно в монастырские ворота. Привратник попытался было задержать их, но Пишотта приставил пистолет к его выбритой голове, и тот упал на колени, вознося последнюю молитву. Пишотта положил окровавленное, почти бездыханное тело у ног аббата.

Аббат — высокий, худой, с тонким, похожим на обезьянье лицом, узкокостный, с шишковатым носом и внимательными маленькими пуговками-глазками. Ему уже минуло семьдесят лет, однако он был бодр, а ум его так же остер и хитер, как и во времена до Муссолини, когда он писал для мафии изысканные записки ее жертвам с требованием выкупа.

Хотя всем было известно, как крестьянам, так и властям, что в его монастырь стекаются перекупщики с черного рынка и контрабандисты, никто до сих пор не вмешивался в его нелегальную деятельность. Делалось это из уважения к его священному званию и в виде поощрения за духовное руководство местной общиной.

Так что аббат Манфреди совсем не испугался, увидев двух деревенских шалопаев в крови, вламывающихся в священную обитель святого Франциска. Собственно, он вообще хорошо знал Пишотту. Он пользовался услугами парня в кое-каких операциях черного рынка и в контрабанде. И тот и другой обладали коварством и хитростью, что сблизило их: один с удивлением обнаружил эти качества в человеке, столь пожилом и святом, другой — в таком молодом и неверующем.

Аббат успокоил монаха-привратника, затем обратился к Пишотте:

— Ну, мой дорогой Аспану, в какую беду ты попал теперь?

Пишотта как раз затягивал рубашку вокруг талии Гильяно. Аббат удивился при виде его опечаленного лица: он не думал, что парень способен на такие чувства.

А Пишотта, снова увидев страшную рану, убедился, что его друг умирает. Как он сообщит об этом матери и отцу Тури?

Пока же предстояло нечто более важное: необходимо уговорить аббата дать Гильяно убежище в монастыре.

Он посмотрел аббату прямо в глаза. Ему не хотелось впрямую угрожать, но в то же время надо было дать понять святому отцу, что в случае отказа тот может приобрести смертельного врага.

— Это мой двоюродный брат и лучший друг Сальваторе Гильяно, — сказал Пишотта. — Как видите, ему не повезло, и вскоре национальная полиция будет лазать по горам, разыскивая его. И меня тоже. Вы — наша единственная надежда. Умоляю, спрячьте нас и пошлите за врачом. Сделайте это для меня, и вы навсегда обретете друга. — Он подчеркнул слово «друга».

От аббата ничего не ускользнуло. Он все прекрасно понял. Он слышал ранее об этом молодом Гильяно, смелом парнишке, пользовавшемся уважением в Монтелепре, прекрасном стрелке и охотнике, бывшем взрослее своих лет. Даже «Друзья друзей» поглядывали на него как на возможного члена своей организации. Сам великий дон Кроче во время дружеского и делового посещения аббата в монастыре упомянул о нем как о человеке, на которого стоит обратить внимание.

Но, посмотрев внимательно на лежавшего без сознания Гильяно, аббат почти уверился, что тот нуждается скорее в могиле, чем в убежище, скорее в священнике для последнего причастия, чем во враче. Удовлетворить просьбу Пишотты можно без особого риска: дать убежище трупу — это не преступление даже на Сицилии. Однако аббату не хотелось, чтобы Пишотта знал, что оказываемая им услуга почти ничего не стоит.

— А почему они разыскивают вас? — спросил он. Пишотта заколебался. Если аббат узнает, что убит полицейский, он может отказать им в убежище. Но если не будет подготовлен к возможному обыску, то от неожиданности может выдать их. Пишотта решил сказать правду. Аббат опустил глаза, скорбя по еще одной душе, упущенной в ад, а также чтобы внимательнее осмотреть бездыханного Гильяно. Сквозь рубашку, обвязанную вокруг тела, проступала кровь. Не исключено, что бедняга помрет, пока они разговаривают, и это решит всю проблему.

Будучи монахом-францисканцем, аббат был исполнен христианского сострадания, однако в эти ужасные времена ему приходилось взвешивать меркантильные последствия своих милосердных деяний. Если он предоставит убежище и парнишка умрет, он от этого только выиграет. Власти удовлетворятся трупом, семья будет у него в вечном долгу. Если же Гильяно выздоровеет, благодарность ему будет еще большей. В своих должниках стоит иметь человека, который, будучи тяжело ранен, способен выстрелить и убить полицейского.

Он может, конечно, выдать этих стервецов карабинерам, которые быстро расправятся с ними. Но какая от этого будет выгода? Ничего больше сделать для него власти не могут. Район, где они хозяйничают, и так у него в руках. Это за его границами ему нужны друзья. Если же он выдаст юнцов, то лишь наживет себе врагов среди крестьян и неутолимую ненависть двух семейств. Аббат был не настолько глуп, чтобы полагать, что сутана может спасти его от неизбежной вендетты; к тому же он читал мысли Пишотты, этот молодец пойдет далеко, прежде чем отправится в ад. Нет, никогда нельзя относиться легкомысленно к ненависти сицилийского крестьянина…

В одном он был уверен. Пишотта никогда его не предаст. Во время одного контрабандного дельца аббат устроил так, чтобы Пишотту арестовали и допросили. Следователь из Службы безопасности в Палермо, а не один из этих болванов карабинеров вел допрос сначала вкрадчиво, затем грубо. Однако ни хитрость, ни жестокость не поколебали Пишотту. Он молчал. Следователь освободил его и заверил аббата, что этому парню можно давать и более серьезные задания. С тех пор настоятель отвел в своем сердце Аспану Пишотте особое место и часто молился о его душе.

Аббат вложил два пальца в костлявый, проваленный рот и свистнул. Прибежали монахи, и аббат велел им отнести Гильяно в дальнее крыло монастыря, в свои особые апартаменты, где он во время войны скрывал дезертиров из итальянской армии — сыновей богатых крестьян. Затем он послал одного из монахов за врачом в деревню Сан-Джузеппе-Ято в пяти километрах от монастыря.

Пишотта сидел на кровати и держал друга за руку. Рана больше не кровоточила, глаза Тури Гильяно были открыты, но словно подернуты пеленой. Пишотта, чуть ли не плача, не осмеливался заговорить. Он вытирал со лба Гильяно выступавший пот. Кожа у Тури посинела.