Война - Лора Таласса

«Это не человек», – напоминаю я себе.

Каким бы монстром Война ни был, мне выпала честь стать его игрушкой.

Ты переживешь это, Мириам, как пережила и все остальное.

Но проблема в том, что впервые за очень долгое время я сомневаюсь, что просто пережить это – хорошая идея. Я даже не представляю, что вообще можно назвать «хорошей идеей». По крайней мере, сейчас.

Мы проезжаем мимо обугленных руин какого-то здания, возможно, бывшей мечети или иудейского храма. Я слышала об ужасах, которые творились в Новой Палестине во время гражданской войны, но впервые встречаю доказательства этого за пределами Иерусалима. Пощады не было никому, независимо от того, к какой религии принадлежали жертвы. Это стало моим первым уроком на войне – все что-то теряют, даже победители.

Одна гора плавно сменяется другой, третьей. Все это прекрасно, но…

– Куда мы едем? – спрашиваю я Войну.

– К океану.

К океану. Мое сердце пропускает удар.

Повсюду вода и огонь, и… эта боль. Боль, ничего, кроме боли. От ее острых укусов перехватывает дыхание.

Я семь лет не была у океана.

– Все хорошо? – Всадник смотрит на меня.

Киваю, даже слишком быстро:

– Да, я в порядке!

Он на мгновение задерживает на мне взгляд и вновь поворачивается к дороге.

– За время существования человечества вы придумали сотни тысяч слов для всего, что только можно представить, но так и не научились выражать свои чувства.

– Я в порядке. – Ну, уж нет, ни за что не скажу, что на самом деле думаю о поездке к океану.

Полуденное солнце печет голову. Кожу лица стягивает, на предплечьях уже появились красные пятна. Я потею, как лягушка. Искоса поглядываю на Всадника, на броню темно-красного цвета.

– Тебе не жарко? – спрашиваю его, меняя тему.

Я бы на его месте чувствовала себя ужасно. Кожа доспехов задерживает жар. Я бы уже обливалась пóтом, а он выглядит раздражающе невозмутимым.

– Неужели жена беспокоится о моем самочувствии?

Я смотрю на конюшни, виднеющиеся впереди.

– О, я и забыла… ты же привык к жаре, – говорю я вместо ответа. – Слышала, в Аду в это время года особенно жарко.

Чувствую на себе тяжелый взгляд Войны.

– Считаешь, я – демон? – интересуется он.

– Не исключаю этого… – прищурившись, всматриваюсь в здания, возвышающиеся впереди.

Я уже могу разглядеть гостиницы, магазинчики, конюшни вдоль дороги. Места, где можно перекусить и отдохнуть. И, похоже, сейчас мы приближаемся к одному из них. Но когда мы подъезжаем ближе, что-то кажется… странным. В небе над головой кружат птицы, на земле их еще больше – я слышу их крики. Поднимаю голову, смотрю на птиц, и, несмотря на жару, по спине пробегает холодок. Мы проезжаем мимо магазина и заброшенных конюшен, и тогда я наконец вижу, что привлекло птиц. Больше десятка орлов, стервятников, ворон кружат над тем, что валяется на земле. Пару секунд спустя я понимаю – это человек.

Я смотрю, смотрю, смотрю… затем резко останавливаю коня и спрыгиваю на землю. Птицы взмывают в небо, когда я подхожу ближе. Закрываю краем рубахи рот и нос, склоняюсь над телом. Трудно сказать, на что именно я смотрю, да я и не пытаюсь понять. Важнее всего то, что этот человек мертв. Остальное – лишь пища для кошмаров. Рядом валяются белые обглоданные кости, ухмыляющийся череп выпачкан кровью.

Я хмурюсь. Это больше похоже не на бойню, а на странное жертвоприношение.

– Мириам.

Оборачиваюсь к Всаднику. Он не спешился, держит поводья моего Грома.

– Ты даже здесь успел всех убить? – спрашиваю я.

Это уже слишком! Мы же забрались в такую глухомань. В этих горах вообще почти нет людей…

– Я убиваю всех, – спокойно отвечает Война.

Всех, кроме меня.

Вновь оглядываюсь на труп. Когда-то это был живой человек со своими надеждами, мечтами, друзьями, семьей…

– Садись на коня, Мириам, – невозмутимо продолжает Всадник. – Впереди долгий путь.

Ничего личного. Ни в словах, которые он произносит, ни в страданиях, которые причиняет. Мой взгляд снова возвращается к трупу – для меня это личное. Я принимаю все очень близко к сердцу. Не хочу снова садиться на коня, не хочу ехать с ним рядом. И уж точно не желаю проезжать мимо очередных конюшен со свежими останками.

Всадник прищуривается, как будто может слышать мои мысли.

Будь храброй, Мириам.

Заставляю себя сделать первый шаг. Второй дается легче. Делаю еще шаг и еще, пока не оказываюсь рядом, беру из рук Войны поводья и, посмотрев ему в глаза, сажусь в седло. Он не собирается что-либо объяснять, а я не делюсь с ним своими мыслями. Просто взбираюсь на коня, и мы трогаемся в путь. Вот и все.

К тому времени, когда солнце начинает клониться к закату, мы оставили позади столько трупов с кружащими над ними птицами, что я устала считать. Очевидно, вылазки, которые Война совершал со своими солдатами, прошли… успешно. В живых никого не осталось.

Хмурюсь, и это движение раздражает пересохшую кожу. Целый день мы ехали верхом, и лицо не просто покрылось загаром – оно сгорело. Меня бьет лихорадка, к коже невозможно прикоснуться. Ничего не поделаешь – у меня ведь нет ни шляпы, ни платка, чтобы прикрыться.

– Ты не очень хорошо выглядишь, жена, – замечает Всадник.

– Я и чувствую себя не очень, – признаюсь ему.

Негромко выругавшись, он говорит:

– Остановимся передохнуть.

– А как же твоя армия? – Я оглядываюсь.

– С ними ничего не случится. Мы все равно не будем останавливаться на ночлег вместе с ними, – говорит он.

Мы… не будем? Целую минуту я перевариваю его слова. Взгляд сам собой устремляется в сторону заходящего солнца. Боже милостивый! Одно дело весь день ехать бок о бок с Войной, и совсем другое – провести с ним наедине целую ночь. А теперь, вспомнив, на что он способен, я нервничаю еще больше.

В сотне метров впереди замечаю водяной насос, корыто и стог сена. Мы останавливаемся. Грому нужно напиться и поесть. Всадник мягко спрыгивает с коня и перехватывает поводья. Я осторожно соскальзываю с Грома, морщась от того, как ноют внутренние стороны бедер. Как же больно! Делаю неуверенный шаг, следующий, кривясь от боли. И дело не только в ногах. Кожа горит, желудок скручивает, а голова слегка кружится.

– Мне что-то нехорошо, – говорю я. Может, в вяленом мясе что-то было или мне подсунули отравленную воду? А, может, это сердечный приступ? Я спотыкаюсь и присаживаюсь на ближайшую горизонтальную поверхность.

Не слышу, как подходит Война – этот гад передвигается бесшумно, – но вот он опускается передо мной на колени и слегка изгибает бровь. Думаю, это максимум беспокойства, которое Всадник когда-либо проявлял. Он тянется ко мне рукой.