Свет твоих глаз - Мира Айрон

князя из девятнадцатого века; от вчерашнего всклоченного и красного (словно из бани) человека не осталось и следа. Осанка безупречная, благородные ноздри едва заметно трепещут.

За большим столом на месте Севостьянова вальяжно устроился грузный мужчина со светлыми редеющими волосами, лицо которого было знакомо практически каждому жителю города, — первый секретарь Горкома партии Виктор Наилевич Гурский.

— Здравствуйте, — Михаил осторожно прикрыл за собой двустворчатые двери и без приглашения сел на один из красных бархатных стульев.

По привычке уставился прямо перед собой, в стену с деревянной лакированной панелью.

— Здравствуй, здравствуй, — с любопытством глядя на него, насмешливо сказал Гурский.

Севостьянов, видимо, считал, что приветствовать Михаила уже необязательно. Михаил размышлял о том, что за три с половиной года его постоянного общения с "элитой" ни один из вышестоящих не обратился к нему на "вы", как принято обращаться к посторонним людям.

— И как она, слава Герострата, товарищ Мельников? — спросил Гурский даже как-то весело. — Справляетесь?

— Я не стремился ни к какой славе, — Михаил спокойно посмотрел на собеседника. — Всё получилось так, как получилось. Но раз уж так произошло, выдержу бремя этой славы как-нибудь. Справляюсь и далее планирую справляться.

— Куда путь держать будешь? Решил уже?

— Решу, — уклончиво ответил Михаил. — Сейчас это не первоочередная задача.

— А какая первоочередная? — вмешался в разговор Севостьянов. — То есть, куда — это не первоочередной вопрос? А какой тогда главный вопрос? Погоди, угадаю. С кем?

— Этот вопрос решён. Точнее, такого вопроса даже не было. Главный вопрос — когда?

— Я же тебе сказал, что проблемы с разводом и с характеристиками возьму под личный контроль, — поморщился Севостьянов. — На заводе был?

— Да, — кивнул Михаил и достал из кармана трудовую книжку.

— Дай-ка? — Гурский, перегнувшись через стол протянул руку.

Михаил встал и пересел ближе к большому столу, чтобы не бегать туда-сюда. Протянул Гурскому трудовую.

— Книжка новая практически, — пробормотал Гурский. — Одно место работы. Ты служил, оказывается?

— Служил, конечно.

— С семнадцати лет на заводе, служба, и снова завод. Не жаль уходить?

— Уходить? — усмехнулся Михаил. — Уходить очень жаль. Я даже по поводу перехода в Горком комсомола сначала сомневался, в основном, из-за того, что завод не хотел оставлять.

— А потом? — Гурский внимательно смотрел на Михаила. Смотрел как-то так, будто ответ Мельникова для него очень важен. — А потом и сомневаться перестал?

— Именно, — ответил Михаил, убрал трудовую книжку обратно в карман рубашки и достал комсомольский билет.

Севостьянов пригласил секретаря, которая должна была вести протокол, и через десять минут всё было закончено. Михаил, попрощавшись, вышел из кабинета Севостьянова следом за секретарём.

— Мдааа, — задумчиво протянул Гурский, когда двустворчатые двери закрылись. — Такие кадры теряем! И как обычно, весь сыр-бор из-за баб.

— Вы сейчас о каких именно бабах, Виктор Наилевич?

— Обо всех, — вздохнул Гурский. — Особенно, о тех "п и сательницах" (Гурский сделал ударение на первый слог), что письма строчат во все инстанции, не уймутся никак.

— Но мы сделали то, что должны были сделать, Виктор Наилевич, так ведь? Приняли единствнно верное решение?

— А что, у нас был выбор? — усмехнулся Гурский.

Севостьянов вернулся к окну, снова встал, сложив руки на груди. Он был очень зол, и основной причиной злости стало то, что казавшийся лояльным, полностью ведомым и легко управляемым карьеристом Мельников не спасовал перед тем, перед чем пасовали практически все. Например, сам Севостьянов когда-то давно…

* * * * * * *

Развод Михаил и Людмила получили в один день, меньше, чем через неделю после посещения Михаилом Горкома. Перед этим Михаил каждый вечер приходил домой к родителям Люды, поскольку будущий переезд нуждался в обсуждении.

Евгений Савельевич и Тамара Ивановна не только полностью смирились с неизбежным, но даже начали привыкать к будушему зятю.

Люда мечтала переехать в Балаково, поближе к сестре, чтобы не жить совсем уж вдали от родных. Тем более, рабочие руки там были в то время очень нужны. Однако Михаил, который лучше ориентировался в системе ценностей, настаивал на переезде в другое место. Как раз в такое, где они не бросят тень на родных и близких.

В итоге Михаил оказался прав, потому что ни сестра Люды Татьяна, ни её муж Ильгиз не выразили энтузиазма по поводу возможного приезда Людмилы, Михаила и Юли.

В Калининской области жил и работал армейский друг Михаила, который, не испугавшись проблем, взялся помочь с пропиской и даже с жильём.

В конце июля Михаил, Людмила и Юля покинули город, в котором все они родились и жили с рождения. У родителей Валерия, друга Михаила, был небольшой неблагоустроенный дом; там и остановились новоявленные жители Калининской области.

Работа нужна была сразу, так как накоплений у Михаила и Людмилы не было, а Вера уже успела подать на алименты. Людмила подавать на алименты не стала, поскольку Анатолий так и не изъявил желания повидать дочь хотя бы перед отъездом. Михаил полностью поддержал решение Люды.

Правда, бывшая свекровь Люды, которая не боялась гнева собственного сына, поддерживала постоянную связь с внучкой, и в будущем, когда Люда, Михаил и Юля более-менее устроились, даже несколько раз приезжала навещать Юлю.

Сначала Михаил устроился рабочим на пилораму, а Люда — няней в детский сад. В этом же детском саду дали место Юле. В конце сентября Михаил и Людмила поженились. После регистрации собрались у родителей Валерия, накрыли стол и тихо отметили событие, ставшее самым важным в жизни Михаила и Люды: рождение семьи Мельниковых.

Несмотря на то, что анонимки очень быстро пришли и руководству детского сада, в котором теперь работала Людмила Мельникова, и в Районо, после ноябрьских праздников Люду перевели в воспитатели.

Начальству, особенно, высокому, было не до того: почти сразу после широкого празднования шестидесятипятилетия Октябрьской революции страну постигла огромная утрата — не стало Генерального секретаря. Ушла эпоха.

Почти в это же время Михаила приняли мастером на мебельную фабрику, и семье Мельниковых выделили комнату в общежитии. Жизнь потихоньку налаживалась, и даже Людмила, которая тяжелее всех переживала переезд, привыкла к новому месту жительства. Главное, что самые любимые и близкие люди были рядом, и все были здоровы, а остальное… Остальное — мелочи.

Михаилу было сложнее, поскольку на нём и ответственности лежало больше, и Свету он теперь видеть не мог. Вера не давала дочери общаться даже с бабушкой и дедом, родителями Михаила. Подключила все рычаги воздействия, доказывая, что общение с родственниками предателя и изменника пагубно отражается на психическом здоровье Светы.

А Зинаида Дмитриевна Вековшинина всячески Вере помогала, не забывая закидывать анонимками инстанции по новому месту жительства Михаила и Людмилы.

Так