Гибель Высоцкого. Правда и домыслы - Борис Кудрявов

Но не тут-то было. Обязательно упомянут и так называемых правозащитников (как же без них?). Хотя в нынешней России их гораздо больше, чем при советской власти. И все они чувствуют себя в нашей стране совершенно вольготно, пользуясь свободой слова и печати. Да многие еще и гранты иностранные получают.

А вот забугорные «веды» любят пожалиться на свою нелегкую судьбину при жизни в СССР. Потому что они все сплошь бывшие граждане нашей Отчизны. Давно ушедшая натура. И так называемое «еврейство» Высоцкого для них, похоже, как бальзам на душу. Какое-никакое, а все ж родство.

Да, Высоцкий вырос и жил в среде еврейской интеллигенции, так называемой либерально-еврейской, известной своим критическим отношением к советской власти. Никуда от этого не деться. И влияние окружающих естественным образом сказывалось на его мировоззрении. Об этом открыто заговорили относительно недавно, по прошествии многих лет безмолвия. Хотя нелепые споры о национальности Высоцкого разгорелись все же после его смерти.

Подлил ли масла в огонь Станислав Куняев, известный своими вполне нормально-обоснованными патриотическими взглядами, попробуем все же разобраться.

На удивление — Куняев никогда не акцентировал внимание на национальности Высоцкого. А вот о «политизации его имени определенными антирусскими кругами общества» говорил. Вот почитайте:

«Вместо того чтобы разбирать, анализировать, задумываться о живом Высоцком со всеми его наркотиками, со сложным характером, с безумным желанием владеть душами миллионов зрителей, а отсюда и со всем его перенапряжением, некие манипуляторы общественным мнением, либеральные кардиналы, решили слепить еще один мавзолей и положить туда живого Высоцкого. И приказать, чтобы все на него молились».

Утверждая, что Высоцкий «не органичный русский поэт», Куняев ни словечком не обмолвился о его национальных корнях. Скорее наоборот. Станислав Юрьевич отдает дань гениальному таланту:

«Он был выразителем своего поколения. Растрепанного, не видящего цели, ищущего, но не знающего, чего они ищут. Бросающегося и в ту, и в другую сторону: и в русскую, и в космополитическую, и в западную, и в диссидентскую… Потерявшего идеалы своих отцов, молящегося отцам, но уже не способного стать с ними рядом. Он был слишком умен и талантлив, чтобы запрягать себя в шоры неомарксистского шестидесятничества. Он играл в спектаклях Любимова, но вряд ли верил в идеи этих спектаклей. Он был заражен всеядностью своего поколения, которое ищет и не знает, куда ему податься. В этих поисках он и погиб. Поэтому я считаю, что в русской поэтической классике он не останется, а в русской памяти останется навсегда».

В связи с этими спорами и творчество поэта порой рассматривается под углом его не совсем русского происхождения. Споры, больше смахивающие на националистические посиделки. А что же сам поэт?

Сомнения в том, что эти строки принадлежат самому Высокому, есть. Потому что специалистам известна лишь его машинописная копия. Вот она:

Глупо предполагать, что именно в этом стихотворении и кроется настоящая разгадка нацтайны Высоцкого. (А существует ли она?) По стихам, творческим вещам поэта судить даже о чем-то субъективно-личностном вряд ли имеет смысл.

По всему видно, поэт сознательно не желает встревать в политизированные игры, споры. Он как бы хочет сохранить, оградить себя от религиозных и прочих предрассудков. Но, видимо, находились люди, которые всячески пытались втянуть его в это. Есть одно интересное высказывание мамы поэта Нины Максимовны: «Проходу от них не было. Обсиживали Володьку буквально со всех сторон, каждый шаг отслеживали. Некоторые жили по соседству. Чуть что, сразу к нему. Я, конечно, знала, кто эти противные людишки, но ничего сделать не могла. Володя решал».

«Я — в середину»?

Очень похоже на осторожный нейтралитет, на неверие в то, что кровь, вера могут что-то в жизни решать. И на жесткую самоиронию. Может, поэтому и к религии Высоцкий особо не тянулся. Ставящим свечки в храмах, по крайней мере, замечен не был. А если и приходил туда, то скорее по странно-нелепой случайности, чем по осознанному выбору-решению. Хотя следует признать, что в доме его иконы хранились. Нельзя, однако, исключать, что это была дань моде…

Вот они, эти иконы, сфотографированные Дмитрием Чижковым на комоде в спальной Высоцкого 23 февраля 1981 года. На снимке хорошо видно: это иконы Пресвятой Богородицы. Казанская с предстоящими и Владимирская. Слева от Казанской икона «Не рыдай мене Мати», справа, возможно, икона «Прибавления ума». Рядом лежат распятия.

Однажды я наткнулся в Интернете на следующее:

«Как чувствовал себя полукровка Высоцкий в двух религиях? Этот вопрос очевидно непростой. В истории достаточно примеров лютого антисемитизма полукровок. Кстати, замечу, менора и мезуза в квартире у Высоцкого на Малой Грузинской, 28, были. Видел лично».

Написал это некий Евгений Митницкий. К сожалению, фотографий, подтверждающих сей «факт», не обнаружено.

Объяснение:

Менора — золотой семиствольный светильник (семисвечник), который, согласно Библии, находился в Скинии Собрания во время скитания евреев по пустыне, а затем и в Иерусалимском храме вплоть до разрушения Второго Храма.

Мезуза — прикрепляемый к внешнему косяку двери в еврейском доме свиток пергамента из кожи чистого (кошерного) животного, содержащий часть стихов молитвы Шма. Пергамент сворачивается и помещается в специальный футляр, в котором затем прикрепляется к дверному косяку жилого помещения еврейского дома.

Один из древнейших символов иудаизма и еврейских религиозных атрибутов. В настоящее время изображение меноры (наряду с Маген Давидом) является наиболее распространенной национальной и религиозной еврейской эмблемой. Менора изображена и на гербе Государства Израиль.

Из интервью Никиты Высоцкого

«Осенью 2001 года в Омске организацией „Шалом — XXI век“ в музее К. Белова была организована выставка под названием „Владимир Высоцкий — еврей“. Хотя, на наш взгляд, абсолютизация „еврейства“ Высоцкого — вещь не слишком необходимая. По всей видимости, Высоцкие родом — польские евреи. Если посмотреть географию мест рождения, то можно заметить, что чем дальше — тем западнее. Сам поэт родился в Москве, его отец — в Киеве, дед — в Бресте».