Тайна озера Кучум - Владимир Топилин

Сергей любовался Улей со стороны. Ему был приятен её нежный, мелодичный голосок. Иногда казалось, что речь девушки сопоставима со звонкоголосой трелью токующего жаворонка, когда-то, в детстве, услышанного на подмосковных полях. Затем трель пернатой птахи незаметно перерождалась в легкое журчание ручейка, что было удивительно и неповторимо. Волновали плавные, размеренные движения её гибкого стана, налившихся форм юного тела, милая улыбка, искорки светящихся глаз, мягкое прикосновение нежных рук.

Уле же в Сергее важно было, прежде всего, его внимание. Простые вопросы, на которые она была готова отвечать бесконечно, внимательный взгляд, необычное — новое для нее — отношение к ней. В противоположность похотливым глазам старателей, хитрым уловкам, склонению к близости грубого Агафона и безразличие жителей прииска, Сергей был внимателен, добр, уважителен. Никого похожего на него она ещё не встречала, и всё больше он нравился ей. Сама того не понимая, стала подражать, копируя мимику, движения, которые нравились. Получалось как-то забавно и даже смешно.

Уле предстояло провести Сергею очередную процедуру, заменить Ченку. Девушка боялась и не могла представить, как это будет происходить… Она могла без всякой робости намазать голое тело Агафона или даже сделать массаж Калтану. Но чтобы прикоснуться к Сергею… Это было превыше всех её сил и чувств.

Он, кажется, понял состояние Ули, понял по её поведению. Видел, как она с туесом в руках кружит около него, прячет глаза и застенчиво прикусывает губу. Тогда он решил помочь ей. Прежде всего, нужно успокоить Улю, проще говоря, развеселить, снять напряжение. Недолго думая, рассказал ей весёлую — только что придуманную — историю о том, как его в тайге напугал заяц. Уля долго смеялась, расслабилась, незаметно присела перед ним на корточки и без всякого страха прикоснулась пальцами к его рукам.

Какими счастливыми для него были эти мгновения! Нежность, ласка, теплота мягких ладошек переплелись в один прочный узел. Прежде всего, Сергей был мужчиной, молодым человеком, долгое время прожившим в тайге без женщины. Но сейчас его чувства были не просто страстным желанием или влечением.

Желая как можно дольше продлить эти минуты, он растягивал время, старался отвлечь её занимательными разговорами, говорил о чём-то смешном, вспомнил, как ночью ему на лицо прыгнула лягушка и ещё что-то в этом роде. Уля смеялась по-детски мило, заразительно, и от этого казалась ещё прекраснее. Сергей любовался ею. Впитывал в себя ее обаяние, чувственность, как сухой ягель впитывает свежесть и дыхание вечерней росы после знойного дня. И когда лечебная процедура закончилась, искренне пожалел, что эти мгновения пролетели так быстро. В последний момент ему показалось, что подобными чувствами была охвачена и Уля: натирая мазью его пальцы, девушка задерживала движение своих рук, обрабатывала дольше обычного, стараясь протянуть время. Он осторожно и нежно взял её ладонь, попытался притянуть к себе. Она, как будто опомнившись, вскочила на ноги и, посмотрев ему в глаза глазками пугливой кабарги, отошла к столу.

В избе опять возникла напряженная пауза. Он прикрыл грудь шкурой, искоса наблюдал. Она присела на чурку у порога, стала теребить прядки своих косичек. И вдруг спросила:

— А мошно… Мошно, я тепе парку путу тут шить?

Он не сразу понял, о чём просит. А когда понял, открыл рот: такого поворота событий никак не ожидал. Сергей хотел, чтобы Уля оставалась с ним как можно дольше, но чтобы она спросила у него об этом сама! Однако, скрывая свои эмоции, ответил даже как-то прохладно:

— А что ты меня спрашиваешь? В этом доме я не хозяин. Как я могу что-то решать? И почему ты меня об этом спрашиваешь?

— Может, я тепе путу мешать… — робко проговорила Уля.

— Ты?! Мне будешь мешать? — удивился он и уже открыто усмехнулся: — Никогда! Я хочу, чтобы ты от меня вообще никуда не уходила.

Она внимательно посмотрела, слабо улыбнулась, но ничего не сказала. Спокойно встала, убрала со стола, расстелила небольшую пыжиковую шкуру оленёнка, начала что-то чертить угольком.

Сергей молча смотрел, не задавая отвлекающих вопросов. Уля, погруженная в работу, казалось, не замечала его. В избе возникла особенная тишина. Наблюдая за плавными, размеренными движениями рук девушки, Сергей не заметил, как на осоловевшие глаза клейкими лепестками кедровых орехов опустились тяжёлые веки. Он уже не чувствовал, не слышал, как Уля тихо подошла к нему, накрыла голые плечи тёплой оленьей шкурой.

Этот кратковременный отдых был необходим измученному, уставшему организму. Сон был недолгим. Молодость брала верх. Питательная пища, тепло, покой и уют восстанавливали силы.

Сергей не помнит начало сна. Он не видел в нём красочных эпизодов. Сплошная темнота, чернота, провал, пустота. Но вот за стеной этой темноты вдруг забрезжил слабый свет. Он становился ярче, отчётливее, а вместе с ним в сознание проникал чувственный, мелодичный, хорошо знакомый голос. Медленно просыпаясь, Сергей пытался вспомнить, где он слышат этот голос. Он открыл глаза, узнал уже знакомые очертания избы и тут же все понял.

Уля говорила негромко, вполголоса, для себя, не замечая ничего вокруг, кроме своей работы. Вместе с уверенными, быстрыми движениями рук из её уст слышалась спокойная речь. Какие-то мгновения Сергей даже не мог понять, о чём говорит девушка, а когда расслышал, удивился. Уля складывала свои мысли в стихи. Это было невероятно, здесь, в глухой тайге, слышать рифмованные фразы, которые были в какой-то мере похожи на сочинения знакомых ему поэтов. Сергей притих, соображая, не ослышался ли он? А она, не замечая его, погруженная в свои мысли, говорила. Говорила складно, создавалось впечатление, что девушка просто читает по памяти давно знакомые строки. Но Сергей видел по выражению её лица, серьёзному, эмоциональному, что Уля говорит то, что только сейчас пришло ей на ум:

Сергей пошевелился. Уля вздрогнула, бросила на него быстрый взгляд, поняла, что он не спал и всё слышал, низко опустив голову, замолчала. Он подождал ещё какое-то время, открыл глаза и повернулся к ней лицом:

— Ты читаешь стихи?

Она закрутилась на месте, покраснела и, не находя слов на его вопрос, выпалила:

— А подслушивать некарашо.

— Извини, я не хотел, так уж получилось, — начал оправдываться он и тут же заинтересованно спросил: — А кто тебя этому учил?

— Тётя Пелагия, — недолго помедлив, ответила она.

— Кто такая тётя Пелагия?

— Сейчас она за томом слетит, кушай вари, убирается, с хозяйством управляется. Дяди Ивана жена. Она для меня — вторая мама.

— И чему же она тебя ещё научила?

— Немногому. Считать, до двадцати. Писать пуквы. Читай маненько. У неё целых две книги есть. Отна называется про Герасима, как он собаку топил. А вторая про царя Салтана. Пушкин писал. Мама Пелагия говорит, что где-то там, в короте есть ещё очень много книжек, так много, как синичек в тайге. Раньше она жила в короте, в доме у какого-то купца. Там книги видела. И читать там же научилась. Потом вышла замуш за Ивана-конюха, а отец мой этого Ивана взял на рапоту, сюда, на прииск. Так вот она и стала шить тут. А книги эти ей та купчиха тарила, у которой она раньше в томе гувернанткой работала, в короте, — тяжело вздохнула Уля и замолчала.