Дворец наслаждений - Паулина Гейдж

Тахуру обернулась ко мне, скрестив на груди руки.

— И больше ничего? Никаких записок?

— Ничего. Отец начал наводить справки в городе, желая выяснить, может ли он усыновить младенца, а тот человек просто исчез.

Тахуру хотела что-то сказать, но передумала и, подойдя к моему стулу, опустилась возле меня на колени.

— Прости, Камен, а ты не думаешь, что он говорит неправду? Это крестьяне имеют право усыновлять детей, не интересуясь их происхождением, но ведь твой отец богатый человек, почти аристократ, и не стал бы принимать в свою семью неизвестно чьего ребенка, который может быть чем-то болен или потом окажется ненормальным. Мне не верится, что когда твои родители захотели усыновить мальчика и начали искать подходящего младенца, то вдруг — раз! — ты свалился на них как по волшебству.

Мне не хотелось все это слушать. Слова Тахуру будили во мне подозрения, которые преследовали меня последнее время. Я вспомнил, какой горячей была рука отца, когда он коснулся меня. «Радуйся тому, что у тебя есть», — сказал он, и что-то во мне содрогнулось. Но я люблю его. Я верю ему. Больше всего на свете он ценил честность, и в детстве меня строже всего наказывали именно за бесчестные поступки. Неужели теперь отец обманывал меня?

— Он не стал бы мне лгать, — громко сказал я. — Да и зачем?

— Стал бы, если бы знал что-то такое, что нужно было от тебя скрыть или что причинило бы тебе боль, — возразила Тахуру. — Но, как я уже говорила, он не принял бы в свою семью неизвестно чьего ребенка.

— Неизвестно чьего. — Я наклонился к ней, чувствуя внезапный холод во всем теле. — Тахуру, твой отец дал согласие на наш брак, несмотря на то что ты девушка благородного происхождения, более благородного, чем мой отец, а кто я — неизвестно. Поэтому, возможно, они оба знают, кто были мои родители, только скрывают это от меня. — Мы посмотрели друг другу в глаза, и я внезапно рассмеялся. — Это просто смешно! Мы с тобой строим пирамиду предположений на нескольких песчинках.

Тахуру откинулась назад и оперлась на подушки. Ее спина при этом осталась идеально прямой. Я про себя улыбнулся.

— Тем не менее я задам этот вопрос своему отцу, — твердо произнесла она. — Не беспокойся, Камен, я буду осторожна. Может быть, я сообщу ему, что не хочу выходить замуж за человека, который уступает мне благородством происхождения, из боязни, что это скажется на моих детях. Я же высокомерная и заносчивая девица, не так ли? Ну и пусть, зато отец не сочтет мои расспросы странными. Если он не станет отвечать, я тайком проникну в его контору. Там стоит много сундуков с разными документами. В основном это счета, списки работников, учет производства и все в том же роде, скучное и нудное. Но вдруг я найду что-нибудь такое, что касается тебя? В прошлом году наши отцы подписали брачный договор. Как ты думаешь, в нем может оказаться что-нибудь интересное?

Я взглянул на нее с неподдельным изумлением.

— Сегодня ты уже дважды изумила меня! — воскликнул я. — Я стану мужем хитрой маленькой ведьмы, которая не прочь захаживать в пивные!

Тахуру хихикнула и тряхнула головой, ужасно довольная собой. Я встал и, притянув ее к себе, крепко поцеловал. На этот раз она не отстранилась, не напряглась, а горячо ответила на мой поцелуй.

— У меня есть одно предложение, — сказала она, когда мы, разгоряченные и слегка запыхавшиеся, разомкнули объятия. — Приготовь какое-нибудь подношение и пойди к прорицателю. Обычных людей он не принимает, но твой отец часто ходит к нему, у них какие-то общие дела, так что, думаю, прорицатель согласится принять тебя. Спроси его о своих снах и своих родителях. Если кто-то в Египте и может тебе помочь, так это он. А теперь иди. Сегодня мы принимаем царского управителя хозяйством, а я еще не готова.

Я хотел поцеловать ее еще раз, но она уклонилась, и я не настаивал. Когда я проходил через приемную, по которой плавали соблазнительные запахи вкуснейших яств, и услышал, как из обеденного зала доносятся тихие голоса слуг, я вдруг подумал, что моя невеста неожиданно проявила такой вкус к интригам, о котором я раньше и не подозревал.

Предложение Тахуру пойти к прорицателю показалось мне разумным, и в тот же вечер я продиктовал Сету письмо, в котором просил оракула об аудиенции. Сету становился моим секретарем в тех случаях, когда мне не хотелось посвящать в некоторые свои дела Каху, писца и секретаря моего отца. Велев Сету лично отнести письмо прорицателю, я направился через погруженный в вечерние сумерки сад к реке, где на воде покачивались наши лодки. Отвязав одну из них, маленький скиф, я взялся за весла и вывел лодку на середину течения.

В ночной тьме река сливалась с берегами, а берега с растительностью, покрывавшей их, и мне казалось, что я плыву где-то посреди моря, сквозь теплую черноту, поглотившую меня. Мне не встретилось ни одной лодки, в тишине не раздавалось ни единого звука, кроме тихого поскрипывания весел и моего собственного тяжелого дыхания. И все же это странное, похожее на сон состояние было лучше, чем мои ночные кошмары, когда я почти терял сознание, поэтому я очень нескоро повернул ялик к дому.

В течение последующих дней от прорицателя не было ни слова; я ходил на службу, а мои сны продолжали все так же преследовать меня. Молчала и Тахуру. Однако мое беспокойство сменилось состоянием терпеливого ожидания и оптимизма. Я больше не испытывал чувства полного бессилия. Я продолжал возносить молитвы своему покровителю, а когда, задыхаясь, просыпался по ночам мокрый от пота, то испытывал и горячее желание увидеть свою мать, и вместе с тем страшился прыгать через эту пропасть. Говорили, что мертвые не опасны для живых до тех пор, пока живые сами не начнут призывать их, зовя по имени или пытаясь с ними заговорить, я же не знал, что сулила мне та огромная ладонь из сна — зло или добро.

На пятый день пришло короткое послание от прорицателя. «Камену, офицеру царя, — говорилось в нем. — Завтра, за час до заката, тебе надлежит явиться к дверям моего дома». Подписи не было. Папирус был простым, но великолепно выполненным — мягким на ощупь и с ровными, четкими письменами.

Спрятав послание на груди, я стал перебирать свои сокровища, чтобы выбрать подношение оракулу. Что дарили ему принцы и вельможи, которым он предсказывал будущее? Его сундуки наверняка ломятся от всяких дорогих безделушек, а мне хотелось вложить в его руки что-то такое, чего не видывал никто, разве что сам фараон или высшие жрецы его храма. Тут мои руки наткнулись на эбеновый ларец, и я, взяв его в руки, открыл крышку. Внутри лежал кинжал, который отец подарил мне в день моего поступления в военную школу. Этот подарок доказывал, как искренне он любил меня, хотя очень не хотел для меня карьеры военного, и, вынимая кинжал из ларца, я почувствовал, как к горлу подступил ком. Практического значения этот кинжал не имел. Он был декоративным, пригодным скорее для коллекционера, поскольку отец приобрел его у какого-то ливийского племени. Зазубренное лезвие зловеще изгибалось под резной серебряной рукоятью, украшенной молочно-белыми лунными камнями. Этим кинжалом я дорожил больше всех подарков отца, но именно он мог понравиться прорицателю. Положив кинжал перед Вепваветом, я убрал остальные драгоценности в сундук.