На грани возможностей. Путевые заметки в условиях сильнейшего шторма - Фёдор Филиппович Конюхов

На северо-востоке виднеется голубой просвет на облачном небе.

Мои размышления прервал свист закипевшего чайника. Надо пить чай и немного отдохнуть. Ночь будет сложная, барометр падает к изменению погоды. Я живу бок о бок с опасностью с тех пор, как моя яхта отошла от причала Олбани. Каждый день я выживаю. Каждую секунду я могу погибнуть. Весь мой путь вокруг Антарктиды – это одна тягостная работа.

Запустил двигатель для подзарядки аккумуляторов. Уже вечер, солнце скрылось где-то за тучами. Должно быть, заходит за горизонт. Но я ни солнца, ни горизонта не вижу. Все в тучах в мокром тумане.

Ветер усиливается до 30 узлов WSW и больше. Убрал грот на одну полку. Ночь темная. Все небо затянуто тучами, хотя там, за тучами, прячется полная луна. Но тучи не дают ей освещать нам путь.

22 февраля 2008 года

Тихий океан.

Боже, милостив буди мне, грешному. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!

53° 44’ – Ю. Ш.

153° 10’ – З. Д.

Барометр – 1030 мбар.

00:38

Ветер – 25–30 узлов WSW. Скорость яхты – 8–9 узлов, курс – 105 градусов.

00:48

Ветер усилился до 50 узлов. Шторм. Небо очистилось, и появилась полная луна. Ветер свистит.

05:05

Мои координаты:

53° 51’ – Ю. Ш.

152° 15’ – З. Д.

Барометр – 1030 мбар.

На ранней заре, задолго до восхода, когда тучи на востоке еще мутно-янтарны, альбатросы уже парят над черным океаном и мне мешают в ранней молитве к Богу.

Океан, по которому я сейчас плыву на яхте, велик и непостижим. Мир океана, каким бы он путем ни возник, пребывает неизменным настолько, что даже намека на какое-нибудь поступательное движение невозможно в нем уловить. Он вечен, как звезды и планеты на небесах. Океан константно населен одними и теми же рыбами и животными. Застывшие в своем однообразии полета альбатросы от века в век парят над бескрайним простором океана. Ветер дует то с Антарктиды, то с экватора, в одном месте холодно, в другом тепло. Я не был здесь два года. Это такой малый срок для океана. А для человека?! Но ничего не изменилось. Ни цвет воды, ни тучи, несущиеся над самыми волнами, ни запах соли.

Здесь все постоянно и неизменно.

Океан не имеет истории. Одни птицы улетают, другие прилетают, киты и морские котики мигрируют то с юга на север, то с севера на юг. Ничего не меняется существенно, и никакой пертурбации, как в жизни людей.

Конечно, изменения в океане происходят, но они происходят так медленно, что незаметны не то что для одного поколения людей, а даже для сотни тысяч лет. Здесь жизнь в условиях неподвижности ко времени.

Сегодня день памяти преподобного Геннадия Важеозерского. Преподобный Геннадий был сыном богатых родителей. Желая монашеской жизни, он раздал все свое имущество бедным, стал учеником преподобного Александра Свирского, прошел иноческий постриг и отправился вместе со своим учителем на реку Свирь. Там они жили отшельниками. Затем по благословению преподобного Александра Свирского он ушел на озеро Важа, в 12 верстах от Свирского монастыря, где, оборудовав келью, вел уединенную подвижническую жизнь вместе с двумя своими учениками. Перед своей кончиной преподобный Геннадий сказал своим ученикам: «На этом месте будет храм и общежительный монастырь», что впоследствии и исполнилось. Почил преподобный в 1516 году.

Мой старший сын Оскар пишет, чтобы я шел в точку 53 градуса южной широты и 142 градуса западной долготы, курсом 80—110 градусов.

Впереди – зона низкого давления, но она быстро идет к мысу Горн.

16:45

54° 09’ – Ю. Ш.

150° 05’ – З. Д.

Шторм: ветер 55 узлов дует с WSW.

Смотреть на китов и любоваться их величием хорошо с борта пассажирского лайнера, но только не с весельной лодки длиной 9 метров и шириной 1,5 метра. А тем более, когда ты один. Тяжело переносить такое соседство. Наблюдая за его фонтанами, становится страшно-страшно, а думать о нем ночью – ужасно.

Вот уже два дня меня преследует огромный кит-кашалот. Он не отстает от лодки, идет за ней или возле нее. Что ему нужно от меня и от моего гребного судна? Иногда он очень близко подходит к борту, и мне видно всю внутренность его дыхала. Когда я увидел это чудовище, всплывавшее при луне на поверхность океана, и на поднявшейся от его плавников зыби танцевали звезды, я перестал грести веслами, а сердце мое на миг остановилось. И я вспомнил слова пророка Иезекииля: «У всех руки опустятся, и у всех колени задрожат, как вода». «И какой бы еще предмет ни очутился в хаосе пасти этого чудовища, будь то зверь, корабль или камень, мгновенно исчезает он в его огромной зловонной глотке и гибнет в черной бездне его брюха» (Плутарх, «Моралии», книга о ките).

Когда кит всплывает на самом близком расстоянии, я вижу его глаза. Они небольшие, но, как гипноз, притягивают к себе, и тогда тяжело оторвать от них свой взгляд. Когда он с хрипотой выдыхает тошнотворный воздух, то мелкая водяная пыль летит в сторону моей лодки, а мой нос при этом слышит запах гнили. Мне кажется, что у этого кита не все в порядке с коренными зубами, хотя на вид они белые. Но оно и понятно: кит не пользуется зубной щеткой, вот зубы и гниют. И тем сильнее охватывает сочувствие к пророку Ионе: как ему, бедному, было неприятно находиться в чреве прапрародителя этого громадного Левиафана. «И сотворил Бог больших китов» (Бытие).

Я пишу эти строки, а преследующий меня кашалот ушел очередной раз в глубь океана за своей порцией пищи и пробудет там не менее 30–40 минут. У меня есть время рассказать о пророке Ионе, при каких обстоятельствах и как он очутился в чреве кита.

Нас разделяет несколько тысячелетий, время крутых разломов истории. В наш век человек оставил свой след на Луне, исходил и облетел всю Землю, но кит остался неизменным. Как и при жизни пророка Ионы он жил в морях и океанах, так и в наши дни без изменений: погружается раз за разом в глубь океана для пропитания и все так же выпускает фонтаны.

Самый древний документ о путешествии пророка Ионы по морю и его трехдневном заточении в чреве кита можно прочесть в Библии. Она, эта книга, небольшая, но сколько там поучительного для нас, смертных.

Погонщик купеческих караванов еврей Иона, сын Амафиина из Гафхефера, жившего при царе Израильском Иеровоаме, сыне Иоасова, возвращался из Южной Аравии. Для него было привычно вести верблюдов, груженных различными восточными товарами, по волнам движущихся барханов, на которых изредка кое-где виднелась скудная растительность. Унылый пейзаж, бесцветная, опаленная солнцем равнина не утомляла его. Он любил