Глобальные шахматы. Русская партия - Алексей Пушков

Россия потеряла не только все свои международные позиции, но, помимо прочего, 9 миллионов квадратных километров собственной территории. А иллюзия, которую Ельцин испытывал, что Россия станет правопреемником Советского Союза не только де-юре, но и де-факто, то есть будет иметь ту же мощь и то же влияние на мировой арене, — эта иллюзия была совершенно необоснованна. Эта иллюзия была связана либо с тем, что называют благими намерениями, ни на чем не основанными. Либо с глубокой необразованностью Ельцина в международной сфере. Просто непониманием тех процессов, которые происходят на мировой арене.

Козырев, навязывая американцам стратегический альянс с Россией, подыгрывал Ельцину, но обеспечить этого не мог. За несколько лет стало ясно, что никакого стратегического альянса не будет. Более того, во весь рост начиная с 1994 года встала проблема будущего расширения НАТО. Которая вызвала кризис в той доктрине, которую пропагандировал козыревский МИД и которой до поры придерживался Борис Николаевич.

Тут надо отметить, что Ельцин постигал внешнюю политику в основном в рамках личного общения с западными лидерами. И у него возникло то же ощущение, как в свое время у Горбачева на ранних этапах, когда он превратился в любимца западных средств массовой информации (это было в 1988–1989 гг.), как человек, который был настроен на то, чтобы закончить холодную войну, сблизиться с Западом, сделать все необходимые уступки. Это застило несколько глаза Михаилу Сергеевичу. И он перестал видеть реальные проблемы, реальные угрозы, которые были связаны с отходом от холодной войны. Потому что мало провозгласить отход как цель — надо осуществить его таким образом, чтобы это прошло с минимальными потерями для собственного государства. Мы уже говорили о том, почему Горбачев не справился с этой задачей.

Так вот, Ельцину тоже льстило отношение к нему западных лидеров, которые его хорошо принимали, видели альтернативу Горбачеву. К Михаилу Сергеевичу тоже хорошо относились, но все же он был партийным руководителем. Возглавлял КПСС. А Ельцин был руководителем нового типа. Те, кто считал, что Советский Союз надо не просто вывести из положения сверхдержавы, не только добиться прекращения конфронтации с ним на западных условиях, но и изменить внутреннее устройство России, те делали ставку на Ельцина. В этом смысле западная элита была разделена. Причем очень многие долго ориентировались на Горбачева. Но были и те, кто говорил: нет, будущее связано с Ельциным, потому что он не хочет Коммунистической партии, хочет превратить Россию в классическую прозападную демократию. Горбачев — это паллиатив, он не решает проблемы. Горбачев — это Советский Союз. Пусть ослабленный, ушедший из Восточной Европы. Но все равно Советский Союз. А Ельцин это нечто новое, принципиально другая Россия.

Этот стан апологетов Ельцина уделял ему довольно большое внимание. Это люди, которые позже, в нулевые годы, занимали ярко выраженные антироссийские и даже русофобские позиции. У них был свой сценарий для России. Сценарий этот состоял в том, что Россия превращается в государство, находящееся в очень глубокой зависимости. Прежде всего от Соединенных Штатов и в целом от западного альянса. Является неформальным членом западного альянса, который поддерживает его, но не пользуется ничем из того, что западный альянс предоставляет своим членам. Ни гарантиями безопасности, ни американским ядерным зонтиком, ни экономическими преференциями.

Козырев очень активно работал на установление контактов именно с этой группой интересов. Дело еще в том, что Ельцин — персонаж очень угловатый, спорный, сложный. Стилистически сильно отличающийся от Горбачева, человека обходительного, достаточно мягкого, улыбчивого. Ельцин был лидером, малопонятным для Запада, из российской глубинки, популист, от которого не знали, чего ждать. Человек с быстрой сменой настроений. И со склонностью к алкоголизму, становящейся все более очевидной. Чего стоит одна поездка в Канаду, когда он, выйдя из самолета, решил помочиться на шасси. История, которая быстро обошла западную прессу.

То есть человек диких нравов, необузданного темперамента и непредсказуемый в политике. Вот каким виделся Ельцин. При том, что все понимали, что он вроде бы играет на отказ от политической системы во главе с КПСС. Горбачев, наоборот, имел все позитивные характеристики на личном уровне. Но в глубинном плане он не устраивал наиболее последовательную часть западной элиты. Потому что нужен был человек, который повел бы Россию по пути сознательного ослабления и подчинения ее Западу. Ельцин общался именно с такой публикой. И эта публика создала у Ельцина такое ощущение, что, когда он возглавит страну на новой основе, после ее декоммунизации, она станет полноправным союзником Соединенных Штатов. И вместе с США будет и дальше определять течение мировой политики.

С таким настроением в июне 1992 года Ельцин отправился в США. Это был его первый визит в новом качестве полноправного президента самостоятельной России. Он выступил в очень престижном формате (потом такого уже не было) на совместном заседании двух палат Конгресса США. Знаковое событие произошло 17 июня.

Выступление Ельцина не было конкретным. В нем была выражена надежда на некий новый формат отношений, связанная с тем, что Россия сама, добровольно, без внешнего давления отказалась от коммунистической модели. И было некое воззвание к западному миру, прежде всего к США, оценить это, сделать правильные выводы, окончательно отказаться от практики холодной войны и начать выстраивать принципиально новые отношения.

Эта речь 14 или 15 раз прерывалась аплодисментами, а в конце Ельцину устроили стоячую овацию. Выглядел он, в отличие от некоторых других своих появлений на Западе, очень представительно. В строгом черном костюме, который даже заставлял его выглядеть стройнее, чем он был на самом деле. Он был абсолютно трезв. Речь была им осознанная, было видно, что он готовился к этому выступлению. Это было выступление уверенного в себе руководителя, приехавшего протянуть руку дружбы американской политической элите. И спич как таковой носил позитивный характер, с учетом того, что ряд исторических событий уже произошел, СССР и социалистический блок было не восстановить и нужно было устанавливать некую новую сумму отношений. И в этом плане данная речь была одним из самых удачных выступлений Бориса Ельцина на западных политических площадках.

Проблема была в том, что ему аплодировали не за его идею объединения усилий США и России в борьбе с международными угрозами. Ему аплодировали как человеку, который развалил Советский Союз. Снял с США угрозу, которая над ними висела в результате конфронтации с СССР. Более того, ему аплодировали как человеку, который и дальше будет делать то, что выгодно Соединенным Штатам. Вот этого Ельцин абсолютно не понял. Да и не мог понять, потому что некому было ему подсказать. Ни Козырев, ни Бурбулис, сопровождавший Бориса Николаевича в этой поездке, ни посол РФ в США Владимир Лукин в таком разрезе ситуацию не видели. Они видели ситуацию как линейную, уход от конфронтации времен холодной войны и переход к партнерским, а в перспективе даже союзническим отношениям с США.

Я находился тогда в зале американского Конгресса и могу засвидетельствовать, что атмосфера была исключительно позитивная. И не было ощущения, что люди, которые находились тогда в зале Конгресса, держат камень за пазухой. Просто они имели другое представление о том, что последует дальше. И были разные мотивации у Ельцина, который выступил с подобным спичем, и у аудитории, которая восприняла речь на свой лад.