Плата за роль Джульетты - Анна Дубчак

— Скажи, у меня есть шанс найти какую-нибудь работу? — спросила я, чтобы направить разговор в нужное для меня русло. — Деревня маленькая, я вообще не представляю себе, как вы здесь живете? Судя по тому, что я наблюдала в магазине, местные жители не бедствуют.

— С работой здесь все отлично, — неожиданно для меня сказала Анфиса, и я удивилась. — Ольга тебе ничего не рассказывала?

— Нет… Насколько я поняла, Ольга работала… — Я замерла в надежде, что моя новая словоохотливая подружка продолжит начатую мною мысль.

— …в библиотеке, это да… Но у нее же ни образования, ничего такого, да и руки, ты уж извини меня, не к тому месту пришиты. У нас здесь все сплошь мастерицы.

Я ничего не понимала. Какие еще мастерицы?

— Честно говоря, Оля мне ничего про местных не рассказывала, мы с ней вообще редко в последнее время общались, с тех пор как у нее…

— Да, родители ее погибли в автомобильной катастрофе, это ужасно. И мы первое время никак не могли взять в толк, что она делает здесь, у нас. Это потом она открылась мне, вот как ты сейчас, и рассказала, что у нее любовь была большая, что ее парень влип в какую-то историю, и она поехала за ним. А по дороге он куда-то пропал, я так ничего и не поняла. Кроме одного, конечно, что любовь — страшная штука.

Анфиса достала из буфета большую банку с вареньем, открыла ее, наложила в вазочку.

— Клубничное, это я ей дарила. У меня в том году столько клубники было! Я банок пятьдесят сварила. Но сколько я смогу съесть одна? Всем дарила. Вот и Оле тоже. Ты намазывай булку маслом, сверху варенье. Вкуснота! — проговорила она с набитым ртом.

— Так чем здесь промышляют?

Анфиса посмотрела на меня каким-то особым, сияющим взглядом, словно то, что она собиралась мне рассказать, доставляло ей удовольствие. Сделала паузу, прожевала булку, запила чаем.

— Так кружево! Синее Болото славится своим кружевом! Ручная работа. Неужели никогда не слыхала?

Мне было стыдно, но я действительно никогда не слышала о кружеве с Синих Болот.

— Как называется бренд?

— «Русское синее кружево». Нитки нам поставляет только одна ткацкая фабрика, мы с ними работаем уже сто лет, считай. Вот наши женщины сидят по своим домам и стучат своими коклюшками, плетут… — Анфиса проговорила это с гордостью. — Мы продаем наши изделия за границу. Ты бы знала, как много наших кружев закупает Голливуд! Сколько костюмов шьют с нашими кружевами!

Уж не знаю почему, но я как-то успокоилась, словно судьба местных жителей касалась и меня. Одно дело, когда живешь в бедной деревне, где люди готовы съесть друг друга от голода или где все пьют и деградируют, и совсем другое, когда у людей есть работа, да какая!

— А мужчины? Чем они занимаются? Тоже плетут кружева?

— Нет, — расхохоталась Анфиса, показывая белые крепкие зубки. — На них хозяйство: огород, дети, короче, все остальное! Они у нас смирные, любят рыбалку. Если кто запьет, мы быстро мозги прочищаем. У нас план. А если в семье у кого-то проблемы, серьезные, работница не может работать в полную силу, она ошибки делает… Короче, мы следим за дисциплиной.

— А врачи здесь есть?

— Нет, это в Белом. У тебя проблемы?

— Мне надо бы провериться, по-женски, — сказала я на этот раз чистую правду.

Удивительное дело, но физически я чувствовала себя вполне нормально. Кровотечение давно остановилось. Словно организм счел, что мне и так много досталось, и избавил меня от боли и неприятных ощущений. Вот только голова побаливала, да во рту сохло. Конечно, меня либо напоили какой-то дрянью, либо все дело в уколах. Я же не могла не заметить следы иглы на сгибах рук… Хорошо, что меня не успели превратить в наркоманку.

— Если хочешь, прямо завтра и поедем в Белое, я позвоню нашей врачихе, Крайновой, она хорошая, добрая, можно даже сказать, ласковая. Посмотрит, скажет тебе все. Ты думаешь, что беременная?

Я пожала плечами. Откуда мне было знать.

После долгого чаепития, во время которого Анфиса рассказывала мне о жителях Синего Болота, об Оле Блюминой, о библиотеке, где сохранилось место библиотекаря и куда меня можно было бы устроить на работу, мы с ней прибрались, вымыли посуду.

— Ну, я пойду, у меня полно всяких дел, — сказала Анфиса. — Приятно было познакомиться.

Она вдруг задержала на мне пристальный взгляд и улыбнулась одними губами:

— А я ведь знаю, кто ты, — сказала она тихо.

Борис позвонил мне поздно ночью. Этот порядочный, интеллигентный, культурный и образованный человек сорвался, напился и мычал мне сквозь неконтролируемые мужские отчаянные слезы о том, как ему плохо, тяжело, что все, что случилось с ним, невозможно, нереально, что это страшный сон, он просил меня разбудить его, ударить, надавать пощечин.

Как я понимал его!

Вернувшись из Лопухина домой, я углубился в изучение всего, что мне удалось выяснить, услышать от моих помощников, Бориса, и того, что я увидел собственными глазами в загородном доме Нины Бретт. Мне понадобилось не так много времени, чтобы понять, что решение Нины, оказавшейся в какой-то сложнейшей ситуации, о которой мы можем только гадать, было принято ею спонтанно, быстро. Что у нее попросту не было времени, чтобы все хорошенько обдумать. Возможно, да, и скорее всего, то письмо, что она оставила Борису, пусть и было написано ею не под дулом пистолета, но все равно, под давлением обстоятельств. А это подразумевало какую-то совершенно невероятную причину, заставившую ее сделать это, унизить своего любимого человека, заставить его возненавидеть себя, отвернуться от нее. Если бы Нина была обыкновенной женщиной, не набиравшей известность певицей, связанной с миллионными контрактами, то это письмо было бы воспринято Борисом так, как она этого и добивалась, — он отвернулся бы от нее. И я допускал, что он, переболев после того, как его бросили, предали, рано или поздно оправился бы от удара и начал бы новую жизнь. Но в том-то и дело, что Нина была (хотя почему была?) человеком неординарным и, по мнению всех, кто ее знал, ответственным, а это значит, что даже если допустить, что она влюбилась в другого мужчину и решила бросить Бориса, то уж так глупо поступить со своей профессиональной карьерой она бы не смогла точно. И подставить всех тех, кто помогал ей в ее карьере, кто надеялся на нее, кто, грубо говоря, поставил на нее, вложившись в ее талант, она бы не посмела. И если я пришел к этому выводу, еще находясь в Лопухине, то Борис просто знал это, чувствовал, поскольку Нина была близким для него человеком. Значит, он понимал, что с ней беда. У него мозги закипели, пытаясь осмыслить случившееся.

Я съездил за ним, понимая, что ему очень плохо, просто невыносимо. Я поднялся к нему, позвонил, дождался, пока он откроет, потом, взвалив его, почти бесчувственного, на себя, дотащил до своей машины, усадил на заднее сиденье, после чего поднялся, нашел ключи и, заперев квартиру, вернулся в машину. Привез домой.