Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

Не раз перечитывая страницы дневника лейтенанта Овсянникова, я каждый раз думал о том, что ведь это сюжет для отдельной книги, для романа. Но время романа, видимо, еще не пришло. Дневник решил опубликовать в оригинале, без сокращений.

Лейтенант Овсянников обладал несомненным литературным даром. Быть может, не оборви его жизнь пуля, мы сейчас читали бы его книги. Но в декабре 1943 года под Витебском его жизнь оборвалась, и остался только дневник, личные записи, которые в войсках было запрещено вести, но лейтенант Овсянников вел. И донес до нас тепло и трепет своей души, свои мысли и мечты, а также жестокую правду войны.

17.03.43

г. Горький

Вот я и добился своего. На этот раз на медкомиссии врачи не посмотрели на мое плоскостопие и признали меня годным. Вместе с Петей Степичевым мы в одной команде. Живем в холодной казарме. Вечером подметали плац, на котором проводятся все построения и переклички. Впервые я услышал, как звучит моя фамилия среди фамилий других бойцов. Старший лейтенант выкрикнул перед строем: «Овсянников!» – и сердце мое сжалось. Как будто не меня, а кого-то другого окликнул наш командир роты, и другой, более достойный, должен был отозваться из строя.

Дневники и любые записи, подобные этим, которые я начал, вести запрещено. Но, я надеюсь, записную книжку я сохраню. Хотя бы до отправки на передовую. Там уж точно нельзя.

Строевые занятия на плацу нисколько не утомляют меня. Ноги не устают. Устаю, конечно, но не более, чем другие.

Зубрим Боевой устав пехоты Красной армии.

Войну начинали с другим уставом. У нас – новый.

Ротный сказал: «Устав – лучший строительный материал, из которого строится вся армия, в том числе рота».

18.03.43

г. Горький

Сегодня стало ясно, что из нашей команды формируется маршевая рота. Как говорят уже побывавшие на фронте, это означает, что долго нас в тылу не продержат, а бросят прямо в бой, возможно, на пополнение какой-нибудь выбитой части, полка или батальона.

У нас в роте, теперь уже так называют все нашу команду, подобрались люди разных возрастов. Самый опытный и бывалый – Степан Сергеевич Глухов, бывший слесарь. Его мы, молодые бойцы, называем дядей Степаном. Вначале – в шутку, а потом прижилось. Он не протестует, только усмехается. Дядя Степан воевал под Москвой. Был ранен возле городка Медунь[6] Смоленской области. Находился на излечении в Калуге. Потом его отпустили домой. Он снова вернулся на завод. Какое-то время работал в своем цехе на прежней должности. А теперь его снова призвали. Он нам сказал, что, мол, если Степана Сергеевича Глухова от станка оторвали, значит, на фронте намечается что-то грандиозное. Мы и сами думаем, что фашистам готовится еще один Сталинград и мы будем направлены именно туда.

Дядя Степан дает нам советы, всячески опекает. К примеру, показывает, как правильно наматывать портянки, чтобы не стереть до мозолей ноги. Как удобнее заряжать винтовку и как закладывать в подсумок обоймы с патронами. Как держать гранату перед броском.

Все-таки здорово, что мы с Петей Степичевым вместе. Другие ребята с нашего факультета уже давно на фронте. На некоторых родители получили похоронки. Некоторые пропали без вести во время боев под Харьковом и Сталинградом. Валерка Ивакин, Игорек Булкин, Олег Березовский… Игорек – без вести. Мы как-то спросили дядю Степана, что это может означать – без вести? Он сказал: «Может, в плен попал. Может, на задержке где. В окружение попал, а там пристал к какой-нибудь молодке, на временный постой. Могло и – прямым попаданием. Тогда от человека ничего не остается, одни клочья одежды…» Объяснения дяди Степана в какой-то мере возмутили нас с Петей. Особенно о временном постое и молодке. Хотя виду мы не подали.

Хочется верить, что Игорь Булкин, лучше всех нас ориентировавшийся в эпохе Древней Руси и наизусть знавший «Слово о полку Игореве», жив. Может, ранен. Может, действительно где-то прячется, находясь на оккупированной территории, но жив и верен присяге. Такие, как Игорек, не ломаются.

19.03.43

г. Горький

Оружия не выдают. На всю роту у нас шесть учебных винтовок системы Мосина образца 1891/30 года. У нашей, с которой занимается второй взвод, такой изношенный механизм, что винтовка вся болтается и гремит. Дядя Степан, у которого шутка всегда, как он выражается, на губе, сказал, что такой только в обозе… Мы ее теперь так и называем – «обозница». Во время сборки-разборки мы рассмотрели клеймо: 1898 год. Это – дата изготовления нашей «обозницы». Она даже старше дяди Степана. Но когда она вычищена и смазана, пахнет как настоящее боевое оружие. Этот запах волнует.

К Пете приходили родственники: мама и сестра Надя. У Нади такие же серые, как и у Пети, глаза, с таким же широким разрезом. Правда, все-таки другие. Природа дарит женщине более выразительные глаза, как и вообще все черты. Иная линия, более мягкий и совершенный изгиб…

Вечером Петя делился домашними угощениями.

Маму ко мне конечно же не отпустят. Смены на заводе стали длинными. Устает. Мой уход в армию для нее – удар. Но сейчас вся страна должна бить врага. А я вполне здоровый, взрослый, знающий оружие… После извещения об отце, что он пропал без вести, мама сильно изменилась.

Паек у нас щадный, как говорит дядя Степан. Нам это объясняют тем, что нормы сокращены в связи с тем, что мы находимся в тылу. На передовой кормить будут лучше. Все время думаешь о корочке хлебца… Когда мы сказали об этом дяде Степану, тот усмехнулся и сказал: «Про девок думать меньше будете. А забудете, как у «обозницы» что называется и куда что надо вставлять».

Винтовку мы с Петей освоили еще в институте. Разбираем и собираем с закрытыми глазами. Названия узлов и деталей помним как алфавит.

Занятия.

Тревожные сообщения из-под Харькова. Некоторое время было не совсем понятно, пал Харьков или держится. Теперь сообщили однозначно: после тяжелых кровопролитных боев временно оставлен…

20.03.43

г. Горький

Стрельбы. Выдали по три патрона. Патроны выдали не в обоймах, а россыпью. Так и заряжали, по одному. Думали, что дадут другие винтовки, поновее и пристрелянные, но стрелять нашему взводу пришлось из «обозницы». Только с примкнутым штыком. Когда к стволу «обозницы» приладили штык, винтовка сразу стала значительно длиннее и тяжелее. В мишень мы с Петей все же попали. Дядя Степан не попал. Мы ему потом попеняли, а он только усмехнулся и даже не обиделся. И это в то время, когда другие, тоже отстрелявшиеся мимо, нервничали и задирались, свою неудачу списывая на непристрелянную и действительно никуда не годную «обозницу». Теперь, после стрельб, дядя Степан смотрит на нас с Петей иначе, почти уважительно.