Моя жизнь: до изгнания - Михаил Михайлович Шемякин

также из соседнего гарнизона – советские офицеры с жёнами. С немецкой стороны – генералы и офицеры, тоже с жёнами.

К удивлению бургомистра, герр комендант явился на банкет не только с очаровательной супругой, но и с малолетними детьми, которым вообще-то на банкете быть не полагалось. Но каково же было изумление бургомистра, когда в зал стали входить советские офицеры, ведущие под руки своих жён, одетых в длинные ночные шёлковые рубашки…

Бедные женщины накануне банкета специально отправились в Дрезден, где в универмаге накупили немецких шёлковых ночных рубашек и комбинаций, приняв их за бальные платья. Лямочки, вышитые розочки на груди, шёлк стелется до полу – ну чем, к примеру, не платье Наташи Ростовой. Воспитанные немцы и виду не подали, что “какие-то детали” в одежде советских дам не присутствуют. И банкет состоялся!

И какой это был банкет! Русские женщины в шёлковом белье танцевали с немецкими офицерами, и каждая, наверное, переносилась мысленно в далёкую романтическую эпоху. Немецкие дамы кружились с русскими капитанами и полковниками. (Надо отметить, дамы и с той, и с другой стороны были весьма и весьма в теле.)

Застолье было чисто немецким и состояло из жареных колбас, кислой капусты под пиво и шнапса. Больше всего поразило моего отца, что немецкие дамы и их мужья за столом время от времени, нимало не смущаясь, громко пукали и каждый пук сопровождался оглушительным хохотом немцев.

Затем были речи немецких офицеров, и все они были о великой дружбе между немецким и русским народами. Переводчик, сидящий рядом с отцом, добросовестно переводил сказанное. В конце банкета бургомистр попросил герра коменданта сказать несколько слов собравшимся. И подвыпивший отец, прошедший боевой путь до Берлина, поднялся, обвёл взглядом затихших немецких офицеров и с кривой усмешкой произнёс: “Дружба, дружба! А не то мы вам мозги быстро вправим!” И погрозил оторопевшим немцам кулаком. Сидящая рядом со мной мама тихонько ойкнула. Не знаю, как переводчик перевёл короткий спич моего отца, но немцы как один дружно зааплодировали и стали скандировать: “Трушпа! Трушпа!”

Через несколько дней офицеры, чьи жёны явились на банкет в нижнем белье, получили от командования серьёзное взыскание.

Советские дети в гестаповской тюрьме

Одиночество моего раннего детства закончилось в школе-интернате для русских детей, расположенной в большом мрачном здании бывшего гестапо. Тюрьма была огорожена высокой кирпичной стеной с тянущимися поверху рядами колючей проволоки. Вход охранял вооружённый солдат. Выход в город детям был строго-настрого запрещён из-за боязни мести со стороны какого-нибудь неуравновешенного немца, потерявшего во время войны своих близких.

Мальчики жили в одной части здания, девочки – в другой, классные комнаты были тоже разделены. На время каникул родители забирали детей домой.

Мрачное здание хранило в себе множество преинтереснейших секретов. С нетерпением дождавшись, когда воспитательницы улягутся спать, мы, мальчишки, покидали койки и, вооружившись фонариками, отправлялись на исследование чердаков и подвальных помещений. И каждая ночная экспедиция приносила удивительные открытия. Мы проникали в камеры, где, видимо, допрашивали и пытали арестованных, из стен торчали ржавые крюки, свисали обрывки цепей с наручниками. В одной из подвальных комнат стоял электрический стул с торчащими из него мотками проводов и сгнившими на поручнях ремнями.

Мы обнаружили хитроумные коридоры для подслушивания между камерами и стеной самого здания. Если ты находишься в камере и глядишь в зарешеченное окно, то создаётся впечатление толстенной стены, которой не существовало. А за тонкой кладкой кирпича в узкой щели “коридора” бесшумно расхаживал сотрудник гестапо, прислушиваясь к разговорам узников.

Утром нас, невыспавшихся, гнали во двор на физзарядку, затем был завтрак и до обеда занятия в школьных классах. После обеда до ужина – снова занятия. После ужина – выполнение заданий под надзором двух воспитательниц.

По воскресеньям в большом зале, украшенном портретами вождей революции и юных героев, отдавших свою жизнь за дело рабочего класса, нас учили быть патриотами. В пример ставился Павлик Морозов, донёсший на своего отца-кулака, за что и был убит кулацкими злыднями. Следующим примером была замученная фашистами партизанка Зоя Космодемьянская, а венцом героических повествований, разумеется, – бесстрашные краснодонцы во главе с Кашуком (такова была подпольная кличка Олега Кошевого). Гасился свет, и мы в бесчисленный раз должны были смотреть “Молодую гвардию” Сергея Герасимова.

И так каждое воскресенье: убиенные Павлик, Зоя и Олег со своей командой. Если киношный движок выходил из строя, то начиналось чтение стихов о Родине и товарище Сталине, перемежающееся исполнением песен на те же темы.

И вот однажды в этом же зале нам показали фильм, свершивший переворот в нашем мальчишеском сознании. Это был “Остров сокровищ” с незабываемым Билли Бонсом, сыгранным Николаем Черкасовым, и сразу покорившим и завоевавшим наши сердца одноногим Джоном Сильвером в талантливом исполнении Осипа Абдулова. И мы поняли, кем хотим быть. Ну разумеется – джентльменами удачи! И никем другим! К чёрту Павликов! К чёрту всех и всё! Свистать всех наверх! Поднять чёрный флаг, украшенный весёлым Роджером! Эй там, на палубе! Молчать! Слушай мою команду!..

Мы разучили пиратские песни, взятые из бессмертной книги Роберта Льюиса Стивенсона, сшили пиратский флаг. Мы стали другими. “Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо, и бутылка рому! Пей, и дьявол тебя доведёт до конца! Йо-хо-хо, и бутылка рому!”

Неважно, что рома у нас не было, мы пьянели от наших фантазий. Море! На всех парусах несётся по нему наша шхуна! Я, Миха Дегтярёв, Вадим Горбачёв, Вова Кушнир стоим на палубе. Вперёд! К битвам, захвату судов, к авантюрам! Ну конечно, мы дали друг другу новые имена, прозвища. Я стал Хитрой Лисицей, Миха – Летучей Мышью, Кушнир – Капитаном, ну а за Горбачёвым и Ходаковым остались старые прозвища: Горбач и Ходуля.

И я впервые увлёкся рисованием. Наши фантазии начинали обретать жизнь на бумаге. Вот наш корабль, вот палуба, на которой мы стоим в пиратских сапогах, за поясом пистолеты, в руках бутылка с ромом. Над нашими бесшабашными головами развевается, скаля зубы, “Весёлый Роджер”. На горизонте я рисую корабль – он будет нашей добычей.

Миха Дегтярёв, писавший стихи о нашей пиратской жизни и нашей дружбе, рисовал намного лучше, чем я, и вызывал у меня и зависть, и восторг.

Я до сих пор размышляю и не могу понять, почему нас, детей советских офицеров, запичканных патриотическими лозунгами, песнями, стихами, поэмами, нескончаемыми просветительными беседами, удалось в один миг увлечь за собой одноногому пирату с его компанией отчаянных головорезов. Может, в мальчишках взыграл дух противоречия? Или оттого, что перепоили квасным патриотизмом?

Мы увидели то, что нам видеть не полагалось

Один из мальчиков, возвратившись с каникул из дома, привёз несколько фотографий, которые он стащил из отцовского письменного стола. И мы впервые увидели,