Жизнь в пограничном слое. Естественная и культурная история мхов - Робин Уолл Киммерер

дает ему возможность обитать в этом суровом месте. В отличие от трав и полевых цветов, он способен обходиться без воды. Дождь полностью удовлетворяет его потребность в минералах. А высшие растения извлекают их из почвы при помощи корней, погибающих здесь из-за отсутствия влаги.

Среди покрова Polytrichum там и сям встречаются канавки и площадочки — результат работы ветра. Везде, где нет мха, отвал подвергается эрозии. Возьмите пригоршню породы: она сочится между пальцами, как вода, и ветер мгновенно уносит ее. Но там, где есть мох, песчинки плотно спаяны благодаря его ризоидам. Я вонзаю свой швейцарский нож в ковер мха и вырезаю аккуратный столбик песка высотой в несколько дюймов, вершина которого покрыта мхом. Песок подо мхом потемнел. Это органическая материя, скопившаяся здесь, хоть и в небольшом количестве: она замедляет прохождение воды и способствует постепенному увеличению запаса питательных веществ. Ризоиды Polytrichum — тонкие нити — скрепляют породу и стабилизируют ее поверхность. Мы считаем, что эта стабильность может поспособствовать появлению здесь других растений, и, чтобы проверить это, Эме решила поставить свой хитроумный эксперимент.

Нелегко проследить за судьбой крошечных семян, переносимых ветром и выглядящих как песчинки. Поэтому Эме отправилась в магазин и купила несколько флаконов с бусинами, самыми яркими, какие смогла найти. Наша отрасль науки порой требует изобретательности, а не высоких технологий. Эме разложила бусины, ровными рядами, на разных участках поверхности отвала — на голой породе, в тени растений и, наконец, поверх мха. Каждый день она пересчитывает их. Через два дня на голой породе не осталось ни одной бусины: унесенные ветром, они погребены теперь среди движущегося песка. Кое-что осталось рядом с цветами, а вот Polytrichum поставил настоящий рекорд: бусины расположились между его побегов, защищенные от ветра. Часто мох содействует сукцессии, попросту предоставляя укрытие, где спокойно прорастают семена. Несколько дней спустя сама природа подтвердила результаты эксперимента. Осины, что растут на краю отвала, выпустили облачка семян, и те беспрепятственно скользили по голой породе, пока не были задержаны мхом: так кошачья шерсть застревает в бархате дивана.

Но пластмассовые бусины — не семена, и если семя застряло, это не значит, что оно обязательно прорастет и превратится в растение. Моховой покров с равной степенью вероятности способен помешать зерну, а не помочь ему: оба конкурируют за воду, пространство, питательные вещества, которых не хватает. Зерно может оказаться слишком высоко над почвой и остаться сухим, мох не позволит ему дать всходы или воспрепятствует тонким корням, желающим коснуться земли. Поэтому следующий этап нашего исследования — посадка настоящих семян. Вооружившись терпением и пинцетом, Эме следит за судьбой тысяч семян, отмечая всходы, следя за прорастанием на протяжении нескольких недель. И в каждом случае — это касается всех растений — у семян больше шансов выжить и прорасти, если они кооперируются со мхом. Похоже, успех ростков зависит от Polytrichum. Жизнь притягивает жизнь.

Но так ли это? Мы решили проявить скептицизм, как полагается истинным ученым. Всем ли семенам нужен защитный субстрат? Вдруг мху вообще необязательно быть живым, вдруг Polytrichum — это лишь физическое укрытие? Что, если дело не во мхе как таковом? Делают ли ростки различие между мхом и веществом, схожим по структуре? Мы ломаем голову над тем, как создать экспериментальный субстрат, такой же, как мох, но неживой.

Ключом к нашему эксперименту стал языковой факт. Часто говорят о «ковре мха». Отличная метафора! И мы устремляемся в магазин ковров, где трогаем разные изделия, с тонкой и грубой поверхностью, чтобы выяснить, какое из них больше всего похоже на мох. Ковер с его вертикально торчащими ворсинками, отстоящими друг от друга на малое расстояние, идеально имитирует колонии мха. Мы хохочем, стоя между стендами с товаром, и даем коврам свои имена, смотря по тому, какой мох они напоминают: «Изысканный городской» — явно Ceratodon, «Сельский твид» — несомненно, синтетический собрат Brachythecium. Ну, а к Polytrichum ближе всего стоит «Предельная элегантность». Ковер шерстяной, а значит, он будет удерживать воду и давать защиту. Мы также покупаем несколько уличных ковриков — «Звездная лужайка» — яркого травянисто-зеленого цвета, с водоотталкивающими пластиковыми волокнами. После этого мы начинаем издеваться над каждым ковром так, что составители гарантий и представить себе не могут: отмачиваем их, чтобы удалить химикаты, проделываем в них множество дыр, чтобы обеспечить беспрепятственное прохождение воды.

Мы раскладываем прямоугольники ковров на отвале, закрепляя их колышками. Эме поместила разные семена на каждый ковер, на породу и на живой ковер мха Polytrichum. «Предельная элегантность» с длинным ворсом дает воду и укрытие, «Звездная лужайка» — укрытие без воды, есть еще мох и пустая порода. Как поведут себя семена?

Через несколько недель жаркое лето прерывается бурей, завывающей среди стен старой шахты. Бесплодная почва отвала слегка охладилась — вода просочилась сквозь песок, как сквозь решето. Лишенные укрытия семена смыло в канавки. Polytrichum развернул свои листья и стал устойчиво зеленым. «Звездная лужайка» безжизненно лежит на отвале; ковер с длинным ворсом напитался водой и покрылся грязью. На ковре мха видна целая компания ростков — раны, нанесенные земле, затягиваются всё больше и больше. Жизнь притягивает жизнь.

Да и мы, люди, не настолько уж отличаемся от них. Как и в случае экологической сукцессии, за одним этапом следует другой. Бентон-Майнз некогда был небольшой деревней лесорубов среди леса, который казался бесконечным. Может, сначала и вовсе был лишь один дом, как клочок мха, который первым прорвался в какое-нибудь место. Затем сюда переселились другие семейства, стали рождаться дети, появилась школа, за ней — магазин, станция и, наконец, шахта. Похоже, люди, обрастающие всем этим с течением времени, так же беззаботны, как и всходы растений на мхах. Корпорация оставила им наследие, вынуждающее жить на окраине бесплодной земли и хоронить своих мертвецов в отвалах породы.

Мы с Эме стараемся проводить жаркие дневные часы в тени небольшой группки тополей, как-то выросших в этом пустынном месте, которое все хотели забросать мусором. Отныне мы знаем, что эти тополя выросли из семян, застрявших среди мха, — и вот здесь образовался островок тени. Где деревья, там и птицы, а где птицы, там и ягоды — малина, клубника, черника: цветы их виднеются повсюду вокруг. В центре этой рощицы прохладно, а благодаря листьям, падающим с тополей, порода покрылась тонким слоем почвы. Несколько кленовых ростков, защищенные от суровых условий внутри шахты, явились сюда из соседнего леса и теперь держатся и не сдаются. Мы разгребаем листья и обнаруживаем остатки Polytrichum — первых растений, которые принялись исцелять эту землю;