Черный волк - Никита Серков

Виктор Демьянович прервал свой рассказ. Он о чем-то задумался, смотря прямо к себе в чашку. Его взгляд, казалось, утопал в темном чайном омуте, а мысли улетали в иное время и в другие пространства.

— Виктор Демьянович, я вижу, что вам тяжело. Можем сделать перерыв. Или можете вообще не рассказывать, — с заботой в голосе тихо сказал Арсений, — но я хотел бы знать. И думаю, вам тоже полезно с кем-то поделиться. Пять лет в полном одиночестве — это непросто, я понимаю.

— Да знаешь, — с улыбкой продолжил Миронов, — это тяжело только поначалу. Потом наедине с самим собой становится даже интересно, но надо перетерпеть то самое «начало». Так прошло, наверное, месяца четыре. Я продолжал поиски информации. Но тоска набирала обороты. В какой-то момент я все отбросил в сторону и стал искать… — он запнулся, — Свету.

— Ох… — Арсений знал, о чем сейчас пойдет речь. Ему было жаль Миронова. — И вы ее нашли?

— Да. Это было не так сложно. Сначала пытался что-то разузнать сам. Один раз даже сорвался и приехал сюда, в город. Думал, может, она вернулась, хотя я ей строго-настрого запретил это делать. Но кто знает… Ее тут, конечно же, не оказалось, и я вернулся обратно в Петербург. Позвонил Тиме и попросил под видом расследования разузнать, не выписывали ли штрафы автомобилю с госномером как у Светы. Зная, как она иногда водит, я был уверен, что хоть один штраф где-то да был. И действительно, спустя пару дней Тимофей мне прислал на почту, что было два штрафа за незначительные нарушения в…

— …Севастополе, да? — перебил Арсений.

— А ты откуда знаешь? — искренне удивился Миронов.

— Я же вас искал все эти годы. Не верил, что вас убили. В итоге нашел не вас, а Свету. Она в Севастополе сейчас живет.

— Я поехал к ней. Но, наверное, лучше бы не ездил.

— Понимаю…

— Значит, ты все знаешь. Я приехал, отыскал ее. Это было непросто, город, как оказалось, большой. Но я не стал ей показываться, понаблюдал издалека. А она беременная, месяце на третьем, и рядом с ней везде таскается какой-то лысый мужик. Я все понял и поскорее уехал. Потом вернулся обратно в Петербург, забросил расследование примерно на месяц, бухал, спал, ни черта не делал. Вот тогда-то меня город и спас. Бухать, конечно, в Питере — милое дело. Но я как-то стоял вечером в центре с бутылкой, посмотрел вокруг и понял, что, окруженный такой невероятной красотой, я трачу время на то, что жалею себя. Какой я весь бедный и несчастный… Со следующего дня я вытаскивал себя из кровати силком, вырывал бутылку из рук и шел делать дело.

9

Самара, 200* год

Мальчик в красных штанах, рубашке и кедах вышел из театра и направился в сторону мужчины, который стоял неподалеку.

— Извините, у вас не будет сигареты? — робко произнес он, стараясь придать голосу немного взрослого нахальства.

— А тебе лет-то сколько? — спросил мужчина в черной ветровке и с рюкзаком за спиной.

— Семнадцать, — уверенно сказал паренек.

Мужчина вздохнул, залез в карман, достал из пачки одну сигарету с рыжим фильтром и протянул ее мальчику со словами:

— Ты врать-то толково научись. Семнадцать ему… — а сам подумал про себя: «Вот тебя-то я и искал…»

Парнишка возвращался из театра, где бывал каждые выходные, через Струковский сад. Вечером здесь мало людей, а значит, несложно найти укромное местечко, где можно покурить и остаться незамеченным. Ведь закон подлости так и работает. Месяцами в родном городе можно никого знакомого не встречать, а как только встанешь покурить за углом, так сразу мимо пройдут все приятели и подруги мамы, которые потом обязательно наябедничают. Ему было, конечно же, не семнадцать, а всего тринадцать, просто роста он был высокого, и иногда даже в магазинах его принимали за совершеннолетнего, но слегка тронутая прыщавым пубертатом кожа лица и по-детски наивный взгляд выдавали в нем ребенка.

Паренек успел докурить сигарету практически до конца, как вдруг почувствовал резкую боль, словно разряд тока через все тело, и начал падать. Тело не слушалось, он даже не мог выставить руку, чтобы смягчить падение, а ноги стали ватными и непослушными. Его кто-то подхватил на руки и уложил на траву в зарослях кустарника.

— Сейчас мы тебя переоденем. Тихо-тихо, не волнуйся, все будет хорошо. У тебя даже рубашка своя, не придется долго возиться с пуговицами, — мягко прошептал мужчина. Он не спеша натянул на тело мальчика черные брюки, расстегнул несколько пуговиц рубашки на животе и принялся рисовать.

Ребенка от страха начало трясти. Он не мог пошевелиться, но всеми силами старался сделать хоть что-нибудь. Сквозь сомкнутые губы мальчик начал стонать, с каждой секундой наращивая усилие и громкость. Убийца отвлекся от своих художеств и, наклонившись к самому уху паренька, прошептал:

— Тебя все равно никто не услышит, здесь редко кто-то ходит. Ты выбрал прекрасное место, мне даже делать ничего не пришлось. — Он рассмеялся тихим детским смехом. Из уст взрослого мужчины это звучало пугающе. — Но мы все же перестрахуемся. Предупреждаю: если ты сейчас же не заткнешься, я отрежу тебе твою пипирку и затолкаю глубоко в глотку, чтобы ты медленно умирал от удушья.

У мальчика из глаз потекли тихие детские слезы, но он не издавал больше ни звука.

— Так-то лучше, — нежно прошептал преступник и заботливо утер слезы с лица мальчика. — Ну же, не плачь, будь мужчиной. Не бойся, мне нужно только закончить рисунок.

Мужчина нарисовал две театральные маски, грустную и радостную. Он был внимателен, но, рисуя, входил в творческий раж, ему было хорошо, он был счастлив творить что-то новое, создавать рисунки на телах — его призвание, как и помогать таким же, как он, найти себя в этом мире. Счастливая жизнь человека, который делает то, что ему по-настоящему нравится.

Убийца закончил рисунок, положил краски и кисти в рюкзак, затем опустил руку в маленький нагрудный карман куртки и достал оттуда большой пустой шприц.

— Не бойся, маленький укольчик. Нужно только потерпеть, но твои потомки будут тебе благодарны, — промолвил убийца, воткнул иглу в вену на ноге мальчика и стал набирать полный шприц крови.

Все готово. Остался последний штрих. В этот раз получилось еще лучше. «Мастерство приходит с опытом», — подумал мужчина, взял в правую руку молоток и одной ногой перешагнул тело мальчика. Ребенок понял все без слов и стал выть сквозь плохо подчиняющиеся ему губы. Вдох. Удар. Выдох. Вдох. И еще один меткий удар — нельзя перестараться, усилий должно быть в меру, чтобы не размозжить голову полностью. Выдох…

Убийца вытер руки от крови и краски. Сложил весь инструмент в рюкзак. И пошел прочь. Хромота прошла. Боли больше не было. Это ненадолго, но даже за этот миг легкости в теле и походке можно было отдать всю жизнь. Чужую жизнь… Шагов через десять он обернулся. Убийца был доволен. Художник ликовал.

10

На дворе стояла зима, по-питерски слякотная, сырая и холодная, с резкими сменами температур. Виктор Демьянович продолжал поиски уже примерно полгода. Он проводил все свободное время за компьютером или в библиотеке среди старых газет. Некоторые библиотекарши посматривали на Миронова как на городского сумасшедшего, другие были очарованы его обаянием и часто отвлекали нелепым флиртом. Однако это было на руку МВД. Теперь изредка можно было засиживаться допоздна и пользоваться привилегиями, которые не были доступны другим читателям. Он даже расспрашивал про убийство в городе одну из них, Лидию Григорьевну, женщину лет пятидесяти, стройную, но с большими ступнями и широкими бедрами, которые не были бы обделены вниманием мужчин в эпоху Возрождения и которые воспевались Тицианом и Боттичелли.