Мастер проклятий - Матвей Геннадьевич Курилкин

шансов удивить врага. Смертельно удивить. Мы с тобой — крысы. Мы должны прятаться и убегать. Мастерски прятаться. Притворяться доходягами, умирающими. А уж потом, когда враг повернется спиной и перестанет ждать угрозы — вот тогда нужно бить. Крепко бить, так, чтобы один удар — один труп. Запомнил?

— Нет у меня врагов, — сравнение с крысами было неприятно. — И в спину я никого бить не собираюсь.

— Смелое утверждение для того, кто буквально накануне пристрелил в спину двух жандармов. Я же и говорю — дурачок совсем, — снисходительно отмахнулся Мануэль. — У тебя во врагах — целая церковь вместе с государством. Причем не одно — говорят, эта зараза везде появляется. И если ты этого не поймешь, тебя быстро убьют. То, что ты не хочешь с кем-то воевать, еще не значит, что с тобой не хотят.

Спорить я не стал, благо Мануэль уже закончил чистить корешки, и можно было промолчать без потери достоинства. Пора было отправляться. Мы, пожалуй, даже припозднились — было не просто светло, небо на востоке окрасилось в нежно-розовый цвет, до восхода оставались считанные минуты.

За весь день мы так никого и не встретили — станции и мелкие городки обходили по широкой дуге. Поездов тоже не было — ни одного, ни во встречном направлении, ни в попутном, что выглядело довольно странно. При нынешнем бурном развитии железнодорожного транспорта не встретить за день ни одного паровоза — это действительно невероятное событие. Что-то точно происходит, и только я один, оторванный от цивилизации, не в курсе. От этого я нервничал, и даже чуть не совершил глупость — при приближении к очередной станции не захотел сворачивать. Думал пробраться аккуратно, посмотреть, что и как. Рубио не дал. В своей любимой манере — одними язвительными шутками и вопросами.

— Ты иди, молодой. Только ружжо свое оставь жандармское. Никто ведь не поверит, что оно твое. И револьверы тоже оставь — все равно воспользоваться не успеешь. Там ведь в таких поселках-то все друг друга знают, каждая новая рожа — событие. А твоя и подавно. Ты сходи-сходи, порадуй местных. У них жизнь-то скучная, событий обычно — раз два и обчелся. Да и нашего брата неблагонадежного из таких мелких поселений давно повывезли, потому что некому там нас контролировать. Вот удивится народ, когда увидит!

— На мне не написано, что я неблагонадежный, — возражал я.

— Как раз очень даже написано! Прям крупными буквами, на лбу. Ты посмотри на себя! Одежда ветхая, штопаная. Худой. Глаза голодные. Да тебя первый же жандарм или чистый остановит. А если жандарма не встретится, так его обязательно приведут! Найдутся добрые люди. Такое развлечение себе и землякам устроят, любо-дорого!

В общем, отговорил меня Мануэль. Не сказать, чтобы я всерьез ему поверил, но насчет оружия он был прав, а оставлять винтовку не хотелось. Не тогда, когда до дома остается больше ста миль, и неизвестно, кто еще нам встретится.

Ночевка в этот раз вышла голодная, зато под крышей — набрели на пустующую пастушью хижину. Съестного найти не удалось, зато хижина оказалась оснащена очагом и небольшим запасом сухих дров, так что получилось даже уютно.

Покинули гостеприимное жилище опять на рассвете, а уже к закату остановились, разглядывая предместья Сарагосы. Возле города мы оказались со стороны грузового вокзала, как и уезжали. Только теперь ближайшие постройки как-то непривычно пустовали. Собственно, за полчаса наблюдения, никакого движения в обозреваемой части города мы так и не увидели. Зато вновь услышали выстрелы. Стреляли где-то далеко, ближе к центру, и не слишком часто, но услышать пальбу в спокойной и сонной Сарагосе было очень странно.

— Беспорядки, смотри-ка! — удивился Рубио. — Вот уж не думал, что в этом болоте найдутся те, кто захочет защищаться!

А я вдруг подумал, что мои родители как раз могут находиться там, где стреляют. Эта мысль настолько меня взбудоражила, что я тут же поднялся на ноги, и пошел в город. Даже не скрываясь. И уж точно не слушая недоуменных воплей Рубио, который хоть и возмущался, но не отставал.

Правда, оказавшись среди домов, я поубавил энтузиазма. Если меня пристрелят в двух кварталах от дома, родителям от этого легче не станет. Двигаться стал осторожнее, и перед тем, как выйти на открытое пространство, некоторое время осматривался, надеясь заметить опасность.

— Да объясни ты, наконец, куда ты рванул так нагло, будто бессмертный? — Мануэль, поняв, что ко мне возвращается здравый смысл, утроил напор.

— Ты был прав, я действительно вернулся за родными, — я счел возможным пояснить свой порыв. — Если там стреляют — им может угрожать опасность.

— И конечно, как только ты окажешься рядом с ними, вся опасность разом исчезнет? А ты не подумал, что если они в убежище — ты можешь навести на них кого-нибудь? Или, еще как-нибудь повредить своими истеричными выходками, юный ты недоумок?

Ответить нечего, старик был во всем прав. Да и не пришлось — Рубио еще не успел договорить, когда в противоположном конце улицы показалась боевая спира чистых. Отряд составлял пять человек, как обычно — и все они были вооружены не только святым словом, но и ружьями.

Я растерялся и замер, не зная, что предпринять. Почему-то я совсем не ожидал этой встречи — в квартале было так тихо и безлюдно, что возникало ощущение, будто эта местность совсем покинута. Чистые нас пока не заметили — я все еще стоял за углом дома, высунув только голову, да и старик не вырывался вперед. Ступор мой не занял много времени, я тут же дернулся отойти, чтобы так и остаться незамеченным. Но как бы быстро я не соображал, Мануэль Рубио двигался быстрее. Одним движением он сорвал с моего плеча винтовку, поднял приклад к плечу. Я успел только рефлекторно дернуть рукой, пытаясь ухватить соскользнувший с плеча ремень от карабина. Звук от пяти выстрелов слился в одну непрерывную очередь, будто старик стрелял не из карабина, а из пулемета. Чистые упали почти одновременно. Никто из них не успел ничего сделать — они повалились, будто действительно срубленные одной очередью. Пять выстрелов — пять трупов. На расстоянии семисот футов, навскидку.

— Ты что творишь! — я даже опешил от поступка старика. — Они же нас даже не видели!

— Так это замечательно! — возмутился Мануэль, возвращая мне винтовку. — А то разбежались бы, или, того хуже, стрелять стали в ответ. Нам оно надо?

— Они нас не видели! — повторил я. — Можно было спрятаться и подождать, пока пройдут! Зачем зря убивать? — после этой моей фразы лицо старика вдруг изменилось.