Слезы радости. «Как я разлагал израильскую армию» - Константин Поживилко

Израильтяне очень веселый и доброжелательный народ. Я не мог понять, откуда взялись столь свирепые кадры, пусть даже и в военной полиции. Когда никого не было рядом, я спросил у русского надзирателя про это. Он ответил, что ребята в основном нормальные, такая установка от начальства. Потому что если не будет разницы с волей, то найдётся много желающих сидеть в тюрьме.

Тюрьма делилась на три зоны. Зона «А» для мелких правонарушителей: в ней сидели те, чей срок не превышал 28 дней. Она располагалась в палатках с армейскими койками, которые каждое утро приходилось заправлять (а точнее украшать) тремя одеялами. Одеяла были так омерзительны, что укрываться ими было противно. Застелить кровать по заданной конфигурации можно было только вдвоём и не меньше, чем за пять минут. При этом надсмотрщик мог заставить перестилать койку несколько раз. Многие ребята так и не научились этого делать, что позволяло мне зарабатывать за оказание услуги сигаретку.

Зона «Б» уже больше напоминала тюрьму. Там отбывали сроки до полугода. В кирпичном здании камеры с решетками на двадцать человек. Вначале туда помещают всех вновь прибывших, чтобы приглядеться к ним. Первую недельку отсидел и я. Поскольку сотовые телефоны и часы отнимают при поступлении в учреждение, то находиться там крайне изнурительно. Походы в столовую с отбиванием подошв и выстраиванием по линии занимало половину дня, но считать это развлечением никак нельзя. В камере есть телевизор без пульта. Он был запараллелен с телеком в комнате надзирателей. Обычно девчонки любили смотреть мыльные оперы про любовь, но почему-то переключали канал на самом интересном месте. Тогда по камерам зоны «Б» проноси лся протя ж ный вой. Ведь телевизора нам полагалось только полтора часа.

Кормили сносно, но без излишеств. Выдавали десять сигарет на два дня. Раз в неделю полагалась двадцатишекелевая отаварка в магазинчике (пара шоколадок). Если набирал товар на меньшую сумму – остаток сгорал. Приходилось упражняться в арифметике. Солдатскую зарплату за время сидения в тюрьме удерживали. Полагалось пять минут телефонного звонка маме или другу. Посещения разрешались. Они проходили за столиками под навесом. А вот с передачами все было устроено по-садистски. Во время свидания ты мог есть принесенные тебе деликатесы. Но с собой брать ничего не разрешалось. Возвращение от маминых вкусностей к казенным харчам было дополнительной пыткой. Если передачи и общаки в российских тюрьмах запретить – желающих сидеть поубавится.

Когда меня перевели в зону «А», я узнал, что мы находимся в тюрьме на самообслуживании. Проштрафившиеся бойцы охраняли периметр тюрьмы, но только вместо пистолетов на каждой вышке висел свисток. Оружия не видел и у надзирателей. Причём свистеть в него надо было не только когда кто-то убегал, но и когда вбегал. Я не слышал, чтобы кто-либо совершал побег. Куда бежать? В Палестинскую автономию? Там тебя просто разорвут на куски. Даже во время наводнения, когда заключённых пришлось выпускать из камер, никто не ушёл. Наоборот, нарушители в тюрьму приходили сами. Загулял в самоволке – на базе тебя ждут долгие разборки, злой командир, с которым не сложились отношения, и скорее всего более суровое наказание. А так, ты заявился, и тебе сразу пошёл срок. Судить будут нейтральные люди. Бывало, после приговора выяснялось, что своё ты уже отсидел.

Мы дежурили на вышке два раза в сутки по четыре часа. А офицеры, прапорщики, полицейские, вольнонаёмные, которые сидели отдельно от нас, только по 4 часа. Их не водили строем и не оскорбляли. Перед дежурством и после него нас тщательно обыскивали. Но мой товарищ по интернату Сашка Сваток, не попавший со мной в десант, но оказавшийся одновременно со мной в тюрьме, умудрялся проносить сигареты. А зажигалку зажимал в кулак и при обыске широко разводил руки в стороны. Вертухай так тщательно обыскивал одежду, что на кулаки внимания не хватало. Кроме того, сигареты нам на вышку забрасывали солдаты, которые приходили сдаваться.

Помимо охраны мне выпадало дежурить в карцере зоны «Г». По инструкции заключённого в нем нельзя оставлять одного, чтобы он чего с собой не сделал. Но поскольку этому наказанию подвергают самых конченных отморозков, то большого удовольствия от нахождения там не испытываешь. Я несколько раз присматривал за идиотом, который планировал задушить охранника. Он каким-то образом пронёс леску и бисер, из которых изготовил удавку. Его сдал другой заключенный, за что ему скостили три дня срока. Хотя не исключено, что никого душить он не собирался, а косил под дурика и «сдача» произошла по взаимной договорённости. Я с идиотом поладил. В мою смену он не чудил и даже подарил мне вышитый бисером брелок для ключей в виде крокодильчика. Талант в тюрьме не сгноишь.

Зона «Г» расположена в старой крепости, где сами стены на тебя давят. Охрана там строже, потому что сроки у ребят от полугода и выше. Самый популярный срок – год, его дают за воровство гранаты. К обитателям зоны «Г» не применяют муштру, чтобы не раздражать. Разговаривают с ними спокойно, без оскорблений. В 1997 году там вспыхнул мятеж с захватом заложников. Требовали смягчения режима содержания. С требованиями согласились, но как только заложников отпустили – зачинщикам вкатали новые сроки и отправили сидеть в гражданскую тюрьму. Но уроки бунта учли.

Уборку, готовку и всю хозяйственную работу в тюрьме ведут джобники из зоны «А». Если учесть, что надзиратели тоже срочники, большой нагрузки на бюджет не оказывается. На случай войны заключенных либо освободят, либо отправят в другие тюрьмы, а в пустые камеры поместят пленных офицеров противника.

Ничего полезного от общения с заключенными я не получил. Да и общаться старался поменьше. Во-первых, все врут. Во-вторых, под видом заключенных скрываются те же полицейские. Определил я это следующим образом. Несколько ребят каким-то макаром умудрились добыть травки и покурить. Как они притащили эту мерзость в тюрьму, ума не приложу. Некоторых из них утром сразу же потащили на анализ. Ко мне подбежал встревоженный парнишка из Одессы по кличке Герыч. Он любил всех вальяжно поправлять, что правильно говорить не Одесса, а Адесса. Поинтересовавшись «чистый» ли я, попросил наполнить пузырёк из-под шампуня. Потом носил его в трусах, чтобы не остыл. Интуиция у одесситов хорошая, через пару часов Герыча поволокли на анализ. И хотя за спиной стоял полицай, он умудрился перелить пузырёк в казённую тару и избежал дополнительного срока. После этого ко мне началось паломничество. Других нарушений режима я не допускал. Не оговаривался, не отлынивал от работы. В тюрьме мне очень не понравилось, и я дал себе зарок туда больше не попадать.

Чётко выполнил последний ритуал. Вытащил из своего тюремного дела зелёную нитку, которой оно скреплялось. Продел её через две дырочки в берете, будто специально предусмотренные, и завязал. Это считалось признаком крутизны. У одного парня я увидел целую косичку из таких ниточек. Но не позавидовал, а посочувствовал. Кроме держиморд в тюрьме были девочки-психологи. К концу отсидки одна из них побеседовала со мной и предложила пройти освидетельствование на предмет досрочного увольнения из армии. Я наотрез отказался и поехал в родной батальон, по которому очень соскучился. Кстати, если ты сидел без нарушений, то тебя отпускают на день раньше срока. Вроде бы мелочь, но для тех, кто хлебнул неволи, – это королевский подарок. Помимо этого тебе после отсидки предоставляют трёхдневный отпуск для реабилитации.